Дочери Лалады. Повести о прошлом, настоящем и будущем
Шрифт:
Судя по следам, охотники шли на лыжах и снегоступах. Детей они, видно, несли на закорках. Кого-то, неспособного идти, тащили за собой на срубленной сосенке, как на санках.
«У них кто-то ранен?» – Ёрш внюхивался, изучая следы.
«Крови нет, – отозвался Древец. – Может, ногу кто сломал».
А Невзора вскоре наткнулась на схватившиеся льдистой корочкой околоплодные воды на снегу.
«Нет, у них женщина рожает, – сказала она. – Это её тащили на сосенке».
«М-да, их положению не позавидуешь, – хмыкнул Ёрш. – Лошади пали, Марушины псы по пятам гонятся,
Следы привели преследователей к лесному домику – зимовью. В окнах теплился свет, из трубы шёл дымок, кричала женщина – роды шли полным ходом.
«Это может затянуться до рассвета, – сказал вожак. – Ждать нельзя. Ближайший вход в подземелье слишком далеко, не успеем».
Борзута, перекинувшись в человека, застучал кулаком в дверь.
– Люторь, выходи! – крикнул он. – Всё, отбегались вы.
– Детей не пугай, дурачина! – отвесила ему подзатыльник тоже перекинувшаяся Невзора.
В доме стояла тишина, даже крик смолк. Скоро он возобновился, а в дверях показался Люторь, вооружённый острогой. Следом за ним вышли остальные охотники. Озарённые тусклым светом из дверного проёма, все пятеро мужчин спустились с крылечка, снег тихо заскрипел у них под ногами.
– Вы, звери! У меня жена рожает, – сказал Люторь.
– Ну и пускай рожает, – спокойно ответил Ёрш, также принявший человеческий облик. Его голос звенел стылой от мороза сталью. – Никто её трогать не собирается. А вот к тебе, добрый молодец, есть кое-какой счётец. И тебе придётся по нему заплатить.
– Всё село перебили, чудовища? – рыкнул охотник, сверкая голубыми льдинками глаз.
– Не такие чудовища, как ты думаешь. – Вожак приподнял уголки рта в усмешке, но его мрачные, мерцающие волчьими огоньками глаза оставались холодными. – Кое-кто овцы и десятка яиц недосчитался, а так – все живы-здоровы.
Невзора тем временем проскользнула в дом. Печь жарко топилась, в горшке бурлила вода. Охотница-оборотень сняла его ухватом с огня, чтоб зря не выкипал. В углу, на застеленной соломой лежанке, стонала роженица; увидев оборотня, она заголосила скорее от ужаса, чем от боли.
– Тихо, – сказала ей Невзора. – Тебя никто не тронет.
Вторая жена Люторя красавицей не была: волосы – пепельно-русые, не густые, лицо с мелкими, заострёнными чертами и по-кошачьи круглыми, близко посаженными серыми глазами. И всё-таки, наверно, было в ней что-то такое, на что польстился и сам охотник, и его более молодой собрат, Олисок. «Дрянь баба, а мужики влюбляются», – сказали бы о ней кое-какие соседи-правдорубы. Невзора окинула взглядом комнатку, ища детей. Те где-то притаились.
– Малоня, Звиша! – позвала она. – Выходите, не бойтесь. Это я, Невзора.
С полатей высунулись две русые головки.
– Тихон, Радомила, сидите там! – крикнула роженица своим родным детям. И снова разразилась долгим стоном.
Невзора протянула руки к ребятам.
– Идите ко мне, мелюзга. Никто вас не съест, я вас в обиду не дам.
– Тётя Невзора! – Соскочив с полатей, Малоня со Звишей бросились к ней, и она подхватила их в объятия.
В доме было натоплено до духоты, но дети потели в верхней одежде: видно,
– Матушка жива? – спросил мальчик. Безумная вера в чудо блестела в его упрямых глазах.
Невзора не знала, что ответить. Она лишь поцеловала обоих детей.
– Так, ребятушки, зажмурьтесь крепко и не открывайте глаза, пока я вам не разрешу. Сейчас мы помчимся быстро-быстро. А тётя Медведиха вас ватрушками накормит.
Она вынесла обоих ребят в морозную ночь. Пятеро охотников стояли спиной к спине, выставив вперёд свои копья, а стая окружила их. Кольцо оборотней сужалось. Марушины псы не начинали бойню – ждали, когда уведут детей. Ёрш кивнул Невзоре, и та припустила со всех ног – только зимний ветер засвистел в ушах да тёмный частокол стволов замелькал мимо. Немного погодя она спустила детей с рук и перевела дух.
– Ну всё, малышня, можно открывать глаза.
– А батюшка? – спросила девочка.
– У батюшки там ещё кое-какие дела, – сказала Невзора. «Нет у вас больше ни матушки, ни батюшки», – это она произнести вслух не решилась. – Ребятки, вы смелые, я знаю. Если я перекинусь, вы ведь не испугаетесь?
Те замотали головами: мол, мы и не такое видали.
– Вот и молодцы. Звиша, сними с пояса верёвку. Привяжешь себя и сестрёнку ко мне. Бежать я буду шибко, ещё свалитесь.
Она успела ссадить детей на крылечке Медведихи задолго до позднего зимнего рассвета. В доме и впрямь пахло выпечкой: хозяйка доставала из печи ватрушки. «То ли я – провидица, то ли она умеет за сто вёрст слышать», – подумалось Невзоре.
– Заходите, заходите, гости дорогие, – певуче поприветствовала их Медведиха. – Проголодались, небось, с дороги-то?
Невзору она тоже посадила за стол, хотя та уже собиралась бежать в лес, пока не рассвело. Наевшись ватрушек, охотница-оборотень осоловела, отяжелела: сказывалось отсутствие дневного отдыха и долгая беготня. Её сморил сон.
Пробудилась она только к следующему вечеру. Небо опять было затянуто тучами. Один из оборотней, впряжённый в сани, привёз благополучно разродившуюся жену Люторя с детьми в село; встречать их выскочил молодой охотник Олисок – темнобровый, синеглазый, очень пригожий собою парень. То, как жадно он схватил новорождённого младенца и как взволнованно прижал его к груди, наводило на подозрение, что отцом был он.
Люторя и четверых охотников односельчане больше никогда не видели. Вдова, погоревав положенный срок, стала женой Олиска. Родители парня были против того, чтоб их сын брал в супруги женщину старше себя, да ещё и обременённую детьми от первого мужа, но он настоял на своём: люблю, мол, и всё тут.
* * *
– На, ешь, псина!
Перед Невзорой шмякнулся кусок свинины. Барыка, усмехнувшись, пошёл прочь к Марушиному капищу – высокий, с серебряной бородой по пояс и в шапке с собачьей головой. А Невзора, измученная голодом, принялась жадно рвать зубами подачку. Невелик кусок, всего с две ладони, но и то пища. Самой ей уже три дня не удавалось никого поймать.