Дочери принцессы
Шрифт:
Когда-то этот роскошный особняк был дворцом, принадлежавшим одному из французских аристократов, в нем было свыше шестидесяти комнат, поэтому места вполне хватало для всех собравшихся вместе семей. Ни один из мужей моих сестер не привел в дом второй жены, так что наша группа, состоявшая из восьми взрослых и шестнадцати детей, была необычно мала для арабского собрания из четырех семей.
Из Ниццы в Монако ведут три магистрали. Но никому из нас не хотелось следовать по побережью, или Нижнему Карнизу (Inferieure Corniche), поскольку эти шоссе обычно изобилуют транспортом.
Я выразила желание отправиться по Среднему Карнизу, поскольку знала, что из трех дорог это была наилучшая, кроме того, с нее открывался чудный вид на побережье.
Карим не согласился со мной, сказав, что право выбирать дорогу принадлежит нашим дочерям.
Я ущипнула его за ногу, давая попять, что его идея была не слишком благоразумной, но он все же продолжал стоять на своем и поинтересовался мнением дочерей.
Как я и ожидала, Маха и Амани тотчас ввязались в спор, потому что обе они выбрали разные маршруты.
Я прошептала Кариму:
– Я же говорила тебе.
Наши дочери с тех пор, как научились говорить, никогда не приходили к соглашению, какой бы темы ни касался вопрос. Про себя я отметила, что с появлением на свет детей в нашей жизни все стало непросто.
Спор был улажен водителем, заявившим, что грузовик, перевозивший яйца, потерпел аварию, поэтому средний путь временно закрыт. Поскольку две из трех дорог были заблокированы транспортом, он предложил нам отправиться по Большому Карнизу.
Амани надулась как ребенок, каковым по сути и была, а Маха с Абдуллой обрадовались. По дороге они глазели по сторонам, любуясь красотами, о которых уже позабыли, так как последний раз были в Монако три года назад.
Большой Карниз был построен Наполеоном, который заставил своих строителей повторить дорогу древних римлян. Наш путь пролегал вдоль южного склона Приморских Альп, вид был изумительный.
Я сказала, что после коричневых и бежевых красок стран, расположенных в пустыне, пышная зелень Европы приятна для моих глаз.
Амани мои слова восприняла как оскорбление дома пророка, и Карим, потерявший терпение, настоятельно попросил дочь оставить религиозное истолкование простых житейских замечаний.
Про себя я подумала, что моя собственная дражайшая дочь становится совершенно невыносимой. Я любила ее больше, чем когда бы то ни было, но бывали времена, когда я испытывала к ней чувство, граничащее с отвращением.
Оно было вызвано чересчур повелительным и высокомерным в своей добродетели поведением Амани.
Довольная тем, что наше путешествие в ограниченном пространстве автомобиля подходит к концу, я была счастлива увидеть своих сестер – Сару, Тахани и Нуру. Лимузин обогнул подъездную аллею и подкатил к фасаду виллы. Как приятно было мне, что все три сестрицы стояли у дверей особняка, с нетерпением ожидая нашего приезда..
Но моя радость скоро испарилась.
– Риму забрали в больницу! – объявила Нура, едва мы успели обменяться приветствиями.
– Что случилось? – спросила я, пытаясь угадать, какая
– Она получила травму, – сказала Сара, взяв на себя смелость сообщить эту весть, и обменялась многозначительными взглядами с Hypой.
– Да? – проговорила я так тихо, что сама еле расслышала свой голос. У меня сразу же промелькнула мысль об автомобильной катастрофе, так как аварии па дорогах в Саудовской Аравии, по которым молодые мальчишки с безумной скоростью гоняют на машинах, были едва ли не основной причиной смертности.
Мы с сестрами стояли молча и лишь изредка бросали друг на друга неловкие взгляды. Я переминалась с ноги на ногу и ждала, что кто-то наконец просветит меня относительно состояния сестры.
В стороне от нас стояли Карим и Асад. Они тоже смотрели на нас, но ничего не говорили.
Никто так и не обмолвился ни единым словом, и у меня засосало под ложечкой. Неужели сестра умерла, а в моей семье не было никого, кто набрался бы храбрости сказать мне об этом?
Наконец я слабо спросила:
– У нее серьезная травма?
– Нет, серьезной опасности для жизни она не представляет, – заверила меня Нура.
Арабская манера избегать плохих вестей всегда сводила меня с ума! Я чувствовала, как во мне закипает желание закричать, чтобы кто-нибудь рассказал мне все, что было известно, и избавил меня от невыносимой муки выуживать обрывки сведений из моих упрямых сестер.
– Что случилось? – потребовала я ответа. – Я готова услышать все, что угодно, только бы не мучаться сомнениями!
Мои сестры как-то странно переглянулись. Было ясно, что Рима умерла!
– Зайдем внутрь, – предложил Асад и нежно прикоснулся к руке Сары. – Я распоряжусь насчет чая.
Вслед за Сарой я прошла в особняк, не обращая внимания на комнаты, по которым проходила. Все мои мысли были о бедной Риме. Пятая дочь нашей семьи всегда вызывала всеобщую симпатию. С момента рождения она никогда не отличалась особыми талантами или красотой. И если на лице моей сестры не было шрамов или каких-то изъянов, то все же ее внешность не возбуждала зависти других молодых матерей.
Нура однажды призналась мне, что Рима была единственной дочерью, которую наша мать не считала нужным защищать голубым камнем, который, как считалось, отводил злых духов, ибо кто мог пожелать зла ребенку столь непривлекательной наружности?
Кроме того, уже с детства было ясно, что Аллах наградил ее тяжелой фигурой, которая стала предметом ядовитых насмешек со стороны бесчувственных детей.
Из девяти моих сестер Сара самая красивая. Еще четыре отличаются замечательной внешностью, три других привлекательны, еще одна элегантна и грациозна, но Рима совершенно лишена каких-либо признаков красоты. В семье из десяти дочерей Рима была самой непривлекательной, она никак не отличалась ни в школе, ни в играх. Единственное совершенство, которого она достигла, состояло в умении так же хорошо готовить, как наша мама. Она создавала прекрасные арабские и французские блюда, которые, к сожалению, ничем не могли помочь ее полнеющей фигуре.