Дочери Волхова
Шрифт:
– Да станет ли еще? Что Дивлянка с Вольгой круги водит – это дело молодое. Я тоже, бывало, много с кем на Купале яйцами перекидывался. Сам князь Судила себе жену из-за моря привез, может, и Вольге там же приглядеть хочет. Или приглядел уже. А главное, если Вышенька и с полянским князем породнится, то пропало все наше дело. Объявит он себя князем словенским и нас еще заставит дань себе платить. И заплатим, потому как мимо него нам с полянами не торговать. А будет полянский князь нашим родичем – и мы еще в князья выйдем, потому как Вышенька без нас своих куниц грекам не продаст, пусть хоть подавится ими. А ты-то что думаешь, мать? – спросил он,
– Схожу-ка я к камушку белому, поговорю с матерями старыми, – с вздохом ответила Милорада. – Ведь девки свои, родные, жалко их.
Но прежде чем она сходила к белому камню, ей привелось еще раз поговорить с Белотуром. С глазу на глаз он был более откровенен и признался, что присматривал невест для своего брата среди знатных дев всех племен, мимо которых лежал его путь. Девок на свете много, и невесту, как и меха, можно было найти и у радимичей, и у кривичей, не говоря уж об ильмерских словенах. Но ему хотелось добраться до края земли, каковым в представлении полян была Ладога, последнее поселение словен перед Варяжским морем. Очутившись здесь, он ощущал себя волхвом из сказаний, забравшимся на небо по бобовому стеблю или спустившимся в Навь через дыру в земле. И то ли повлияло на него сознание, что дальше ехать некуда, то ли правда дочери Домагостя оказались красивее всех прочих девиц знатных родов, но Милораде Белотур признался, что именно подобного чуда он и ожидал от такого загадочного и далекого места, как Ладога.
– Видно, самой богиней Ладой эта земля благословлена и в ее честь названа, – говорил он, – если таких красавиц рождает, и живут они тут, как Солнцевы Девы за небокраем. И если дочери твои, хозяйка, по матери из старшего здешнего рода, а по отцу от словенских князей, то иных искать – только черевья даром топтать! Если будет на то ваша воля, к вам и посватаемся!
Назавтра к вечеру ладожская старейшина снова собралась к Домагостю. Иные привели своих дочерей-невест, стремясь показать, что и у них есть что предложить. И хотя ладожская земля породила немало красивых девушек-рукодельниц, даже вредный Честомил, упрямый и несговорчивый Творинег или ехидный дед Путеня не могли отрицать, что обе старшие дочери Домагостя и Милорады красотой и статью превосходят всех.
Теперь Белотур уже прямо объявил о том, что от имени своего брата князя Аскольда сватается к дочери Домагостя Витонежича, старейшины и воеводы ладожского. К которой дочери – он не уточнял, подразумевая, что родители сами решат, какую отдать.
– Ходила я ныне к камешку белому, говорила с матерями земли нашей ладожской, – отвечала Милорада. – И сказали мне матери старые: судьба дочерям моим – ехать далеко, за леса дремучие, за горы высокие, за реки быстрые. Суждено из черева дочери моей прорасти дереву высокому, цветами и листьями украшенному, и под ветвями дерева того многие земли и племена укрываться будут. Выходит так, что обе мои дочери могут киевскими княгинями стать. Но двух отдать – много будет, а значит, какую отдадим, ту боги и благословят. И потому, хоть и болит мое сердце материнское, против воли богов не пойду я. Отдадим мы роду вашему, Белотур Гудимович, и брату твоему Аскольду Дировичу нашу дочь в жены.
– Ой, спасибо тебе, матушка! – Обрадованный Белотур вскочил и низко поклонился. Он выглядел таким довольным, будто не для брата, а для себя высватал знатную и красивую невесту с самого края земли. – Которую же отдаете?
– Младшая наша
Он посмотрел на Яромилу. Чинно сложив руки на коленях, она сидела подле матери, нарядная, спокойная и уверенная, как всегда. В белой девичьей рубахе, с тонким красным пояском, с косой цвета червонного золота, она была точь-в-точь как дева из сказания, со звездой во лбу и месяцем на затылке. Белотур с удовольствием оглядел ее: сладкая красавица, будто медом облита, такую не стыдно привезти в жены князю из-за тридевяти земель. Не скажут люди, что напрасно съездил…
Милорада в знак согласия наклонила голову. Ее тревожили сомнения, стоит ли отпускать в такую даль старшую дочь, прямую наследницу древнего благословения, но пророчество, данное ей, обещало столь великую и славную судьбу, что достойна его была именно Яромила.
– Ну а ты что скажешь? – обратился Домагость к Яромиле. – Люб ли тебе такой жених?
– Воля богов и Матерей Земли нашей надо мной, – с ровной улыбкой ответила Яромила. – Как суждено мне, так и будет.
Она тоже полагала, что пророчество, полученное матерью, указывает на нее. И оно не противоречило ее собственному вещему сну, полученному на исходе купальской ночи. Ей пришло время обзавестись мужем, так почему им не может стать полянский князь Аскольд? И как ни жаль ей было расставаться с ладожской землей, из которой она выросла душой и телом и с которой была связана тысячей прочных нитей, она знала, что судьба ее в руках богов.
– Тогда сговорено! – с удовлетворением объявил Домагость, не ожидавший иного ответа от своей благоразумной старшей дочери. – Всех милости просим на обручение.
Новость молниеносно разлетелась по Ладоге, но привела к совершенно неожиданному исходу. Еще до вечера Милораду, занятую подготовкой к скорому обручению, насторожил сильный шум снаружи.
– Матушка, выйди-ка! – В избу вбежала испуганная Тепляна. – Народ со всей Ладоги собрался, шумят, кричат, хозяев требуют! Велем за Домагостем побежал.
Милорада вытерла руки и поспешно вышла из дома. И действительно увидела на берегу и на пристани перед двором довольно большую толпу ладожан, направлявшихся прямо сюда. Заметив ее, толпа загомонила сильнее.
– Что случилось, люди добрые? – Милорада всплеснула руками. – Что за напасть стряслась? Или еще каких находников Встрешник принес?
– Да ты и сама знаешь, матушка! – Кузнец Зоря выскочил вперед. – Не ты ли с мужем своим порешила Деву Альдогу полянам отдать?
– В уме у тебя помутилось, что ли? – поддержала его бабка Вередица. – Свою старшую дочь, нашу Лелю, от родной земли, от родного корня оторвать задумала? Всю Ладогу благословения лишить!
Народ поддержал их громким криком. Со стороны гостиного двора поспешно подошел Домагость, и народ обрушил на него целую бурю криков.
– Не отдадим Лелю!
– Хоть ты ей и отец, Доманя, а она не только твоя, она наша! В ней благословение наше!
– Не позволим полянам нашу Лелю отдавать!
Домагость переглянулся с женой.
– Ведь спрашивала я богинь, и сказали мне, что судьба моей дочери – жить замужем далеко… – начала было она, но за общим шумом никто, кроме мужа, ее не слышал.