«Додж» по имени Аризона

Уланов Андрей Андреевич

— Нравишься, — сквозь зубы цежу, — очень даже нравишься.

— Тогда зачем ты отвернулся?

Слышу, ближе подходит.

— Мне очень приятно, — шепчет, — когда мной, моим телом восхищаются.

Я на всякий случай зажмурился и еще руками глаза зажал, для надежности.

— Ну а что будет, — выцеживаю, — если я тебя сейчас об стенку размажу?

— А тогда, — и голос у нее сразу заледенел, — мой отец вздернет тебя на самой высокой башне замка Кроханек.

— Этого ты добиваешься?

— Да!

Тут

уж я развернулся и в глаза ее желтые уставился. И ни на что, кроме тех глаз, уже внимания не обращаю. А они огнем полыхают.

— Ах ты… ты… тьфу!

Крутанулся и посыпался вниз по лестнице. Даже не оглянулся ни разу.

— Чтоб через пять минут, — снизу ору, — была внизу. Одетая.

Ну, думаю, послал же бог напарницу.

Спустился во двор, привалился к стене — черт, думаю, нервы ни к черту, тьфу, опять заговариваться начал. Выматериться, что ли? Я вообще-то после второго ранения зарок дал — ни слова. И пока держал. Ну уж очень хочется. Черт, какая все-таки жалость, что не курю. И выпить, как назло, нечего. Хлопнул бы сто грамм, глядишь, и полегчало.

Да уж, полегчает после такого. Да и какие сто грамм перед делом?

Ладно, думаю, зато теперь все точки и запятые расставлены. Она меня ненавидит, я ее… тоже люблю. Да так, что взял бы и пристрелил на месте, стерву рыжую.

Ничего. Зато спину мою она в бою беречь будет больше, чем свою собственную. Я уже один раз такое видел — двое солдат у нас в роте, что характерно — земляки, не то что видеть, слышать один другого не могли, глотку были готовы перегрызть из-за взгляда косого. А потом одного ранили, причем так, что не видел никто, кроме второго. И этот второй его из-под обстрела выволок. А когда его спрашивают: «Ша…», короче, ты чего, ты ж его больше фрицев ненавидел, он глазами сверкнул и отвечает: «Мой враг — никому его не отдам».

И у рыжей, чувствую, так же. Удовольствия мне глотку перегрызть она никому не уступит.

Ладно. Всю эту лирику — скатать и запихнуть поглубже. О деле предстоящем думать надо.

А что о деле? Автомат бы?

Ну вот, думаю, опять песню завел. А пулемет не хочешь утащить? Или винтовку? Винтовки-то у тебя, Малахов, тоже нет. Рыжей стерве отдал. Ну, у кого просить будешь, у нее или у Трофима? Или так и пойдешь с пистолетиком?

А что? При стрельбе в упор, если уж на то пошло, пистолет куда расторопнее винтовки. А в перестрелку я ввязываться не собираюсь. И потом, у меня еще кое-какие гостинцы заготовлены.

Смотрю — Кара из двери выходит. Оделась во вчерашние сапоги с кожанкой, причем сверкает вся эта галантерея на ней, словно новенькая. Вроде и не перемазалась она вчера так, что сапоги от лица не отличить. Я только приготовился рот открыть, прислушался — не скрипит.

Ладно, думаю, черт с тобой, а то еще опять примется прямо посреди двора раздеваться.

И винтовка за плечом.

Подходит так спокойно

и смотрит вопросительно, словно и не было между нами ничего пять минут назад.

Хорошо, думаю, забыли до поры до времени.

— Патроны к винтовке?

— Пять обойм.

— Где?

— В карманах. Показать?

— Не надо. Прикажи лучше этим олухам, чтобы пропустили нас к машине.

— Они меня не послушаются.

— А ты, — говорю, — прикажи так, чтобы послушались.

Снова глазищами сверкнула, развернулась, подошла к этим двум болванам, кротко что-то бросила — шарахнулись, как от змеи. А что, их понять можно. Я, например, их очень хорошо понял.

— Эй, — кричу, — куда рванули-то? А ну назад.

Вернулись. Стоят, с ноги на ногу переминаются.

Очень им тут неуютно и явно не из-за меня с грузовиком.

— А ну, — командую, — снимайте весь ваш металлолом, мечи, кольчуги, все снимайте и становитесь во-он сюда. Будете ящик принимать.

— А что, господин, — один блеет, — с ними делать?

— На землю ставить, — рычу. — Аккуратно. Уронишь — я тебя на том свете достану. Ясно? Вперед.

Черт, еще бы такую же парочку вверх, но уж больно не хочется никого из местных в кузов пускать. Хотя… одного можно.

— Эй, не-рядовая. Арчета сюда, срочно.

Трофима тоже можно было бы. Да ну эту бороду. Не успел пару верхних ящиков стащить — рыжая назад вернулась. И Арчет с ней.

— Ну воин, — интересуется, — чего тебе на этот раз ни свет ни заря нужно?

— Пришел? Отлично. Давай, — руку протягиваю, — прыгай ко мне. Тут работы много. И как раз для тебя.

Вдвоем мы до гранат за десять минут добрались. Передали их вниз, спрыгнули, с меня пот ручьем, а Арчету — хоть бы что. Если и устал, то по нему незаметно.

— Ну и что теперь? — спрашивает.

— Теперь, — говорю, — твоя задача, пока меня не будет, все остальные ящики точно так же разгрузить.

— Слушай, Сергей, — усмехается, — а почему ты все это мне приказываешь? Тебе что — именно мной охота покомандовать?

— Да нет, — отвечаю, — просто я тут еще мало освоился и кому, кроме тебя, такое ответственное дело поручить можно — не знаю. Не Иллирию же.

— Можно и Иллирию, — говорит. — Он от ответственных поручений никогда не отказывался.

— Вот когда его увидишь, — говорю, — обязательно передай, что я просил все эти ящики разгрузить. До моего возвращения.

— А ты куда?

— Да приятеля одного навестить собрался, — говорю. — Лысого.

Тут Арчет моментально улыбаться перестал, и глаза его серые сразу стальными сделались.

— К Гор-Амрону?

— Уж не знаю, — говорю, — как его кличут. Сам он мне представиться позабыл, редкостно невежливый тип, а при мне его только Мессером обзывали.

— Мессир — это не имя, это титул. И с его носителем… лучше не шутить.