Договор
Шрифт:
Усталость накатывала волнами, но нужно было завершить то, что начал: проверить чужие вещи. И избавиться от всего приметного.
Выложив все из саквояжа, я принялся внимательно изучать уже его и почти сразу обнаружил фальшивое дно, а под ним — пухлую пачку купюр, фотографию и револьвер ретрообразца. Револьвер я сразу решил считать неприметным: он придавал уверенность в собственных силах, лежал в руке как родной и не имел ни гравировок, ни бросающихся в глаза отметин.
Фотографию я повертел, надписей на ней не обнаружил. Совсем молоденький парнишка, усы только-только пробиваются, но лицо уже выглядит породистым, хотя и недостаточно жестким. Нос с горбинкой, темные глаза, а вот кожа, напротив, светлая. На фотографии
И чуть не начал истерично ржать, когда дошло, что фотография — моего нынешнего лица. К нему нужно будет привыкнуть, чтобы не шарахаться от зеркала, когда там всплывет не то изображение, что в прошлой жизни. Возможно, за ночь я срастусь с этим телом полностью. Как сказал бог, от восьми до двенадцати часов на полное вживание.
Сдвинув все к окну, я продолжил исследовать саквояж: тщательно прощупал, а в подозрительных местах еще и прорезал, но больше из него ничего не выпало. Одежду тоже прощупал, но нижнее белье — не многослойный жилет, в который можно что-то зашить. Если у того мужика было что-то запрятано в одежде, то он это что-то унес с собой. Как, к сожалению, и собственные документы. Останется он для меня безымянным и безликим: видел я его только со спины, чего для опознания недостаточно. Но одно точно: нападение не было случайным, мужик искал именно меня и, похоже, деньги — плата за мое устранение.
Изувеченный саквояж и тряпки я выбросил в иллюминатор, предварительно убедившись, что мы все также летим над лесом. Кроме обтянутой тряпкой картонки, которая выполняла роль второго дна, — у меня на нее были планы. Остальное решил пока оставить: там не было ничего, что указывало бы на владельца, но в паре предметов присутствовала некая неправильность, на которой мозг спотыкался, не желая давать нужный ответ. Так что решение по ним я отложил на утро и приступил к изучению своего саквояжа.
Он порадовал куда меньшим: сменой белья, тощим портмоне с одной-единственной бумажкой и мелочью внутри, расческой, коробкой с зубным порошком, изрядно поюзанной зубной щеткой в узком холщовом мешочке, артефактной складной вешалкой и допотопной папкой с какими-то бумагами.
Вешалкой я воспользовался тут же, потому что при взгляде на нее сразу всплыли ее функции: чистка и глажка. Моя одежда в этом однозначно нуждалась после знакомства с полом туалета. Нашлось место и для брюк, и для тужурки, и для фуражки.
На этом мое стремление к познанию мира закончилось. В голову при малейшей попытке использовать её по назначению словно вонзался раскаленный гвоздь. При таких вводных изучать бумаги — пустое дело. Голова не работала вовсе. Хотелось спать и есть. Причем последнее желание оказалось настолько сильным, что я открыл коробку с вражескими бутербродами и вгрызся в первый же. На удивление, он оказался весьма недурен: на вкус казался только что приготовленным, а не пролежавшим весь день в саквояже при жаре. Наверное, сказывался голод, а еще то, что я подсознательно считал бутерброды добычей, которая априори вкуснее. Нет, мамонт, конечно, был бы вообще вне конкуренции, но мамонта еще предстояло найти и убить, а бутерброды уже в руках и никуда не убегут.
После того как умял половину бутербродов, захотел пить. Выходить в коридор я опасался, поэтому рискнул приложиться к фляге, из которой в рот полился коньяк. Причем очень недурственный коньяк. Но я точно помнил: когда открывал флягу в чужой каюте, обнаружил в ней воду. От удивления у меня аж мозги прочистились. Я завинтил флягу и с подозрением на нее уставился. Выглядела она точь-в-точь как та, во вражеской каюте. Но когда я открутил колпачок, там
Разбираться в этих странностях не было ни сил, ни желания, поэтому я решил, что коньяк пить безопасней, чем непонятно откуда налитую воду. Меньше вероятности заполучить кишечные проблемы. И вообще коньяк — это же намного лучше воды. Я приложился к фляжке еще пару раз, чувствуя, как напряжение отступает, а я, напротив, сродняюсь с телом полностью. Гвоздь из головы коньячные пары выбили, но ясности, разумеется, не добавили. Тело к спиртному было слишком непривычно: в голове зашумело и координация опять нарушилась.
Решив больше не испытывать судьбу, крышку фляги я закрутил, улегся на койку и провалился в мутный темный сон.
Глава 2
Утром я проснулся и какое-то время лежал, вслушиваясь в себя и в окружающий мир. Чувствовал ли я себя единым целым? Пожалуй, нет. Если тело уже казалось моим, то знания прошлого владельца тела подгружались лишь при изрядном напряжении, что сопровождалось болью. Возможно, причина была в том, что на виске обнаружилась шишка, дюже болезненная при прикосновении. Но тут, как и говорил мой наниматель, часть процессов должна завершиться сама, поэтому были убраны только критические повреждения. А дальше — организм молодой, справится сам.
Я опять прикрыл глаза, пытаясь осознать всё, что случилось. Получалось плохо. Не знаю, сколько я пробыл в виде бесплотной души, но часть личных воспоминаний оказалась стерта, а часть были такими размытыми, что казались чужими. Наверное, это к лучшему: не буду страдать по тем, кто остался в прошлом мире. Потому что сейчас они казались актерами в давно просмотренном фильме. Совершенно чужими людьми, почти все ниточки к которым оборвались после моей смерти. Странное чувство… Предаваться философским размышлениям я не мог: жизнь продолжалась и надо быть готовым к любым поворотам.
За окном серело, а значит, совсем скоро мой полет закончится, поэтому я поторопился дойти до туалета в уверенности, что сейчас на меня никто не нападет. Был бы у убийцы сообщник — у меня не получилось бы спокойно проспать всю ночь. Но револьвер с собой я прихватил: если не испугаются вида, то всегда можно стукнуть увесистой рукояткой.
Пугать оказалось некого. В туалете я умылся и почистил зубы, разглядывая в зеркале не столько себя, сколько злополучную шишку, которая выделялась не так сильно, как болела. Воду из крана пить не стал, вспомнил, что поутру должны разносить чай. Но рот прополоскал несколько раз, чтобы убрать повышенную сухость.
Закончив в туалете все необходимые утренние дела, я вернулся в каюту, где с новыми силами принялся изучать оставшиеся чужие вещи. Поскольку голова теперь худо-бедно соотносила увиденное со знанием местной жизни, я сообразил, что и фляга, и коробка под бутерброды являлись вещицами артефактными. И если функцией коробки было всего лишь сохранение продуктов в том состоянии, в котором заложили, то во флягу можно было залить три вида напитков и выбирать нужный, всего лишь передвигая рычажок. Бывший владелец залил только две жидкости: воду и коньяк, но я ничуть не жалел, что вчера попробовал не то, на что первоначально рассчитывал. Сегодня же спиртное, каким бы качественным оно ни было, будет лишним. Так что я отпил лишь немного воды, удивляясь ее вкусу и прохладе.
Затем приступил к осмотру несессера. Он не только казался новым, но и был им. Похоже, бывший владелец утерял часть багажа и перед полетом спешно обзаводился новым имуществом: металлические предметы блестели, а мыло вообще не было распаковано. Расчесок было две, и одна явно предназначалась для усов. Помазок и зубная щетка тоже были новехонькими, как и опасная бритва. Очень острая — такой бритвой не только щетину можно сбривать, она пойдет и как оружие. Жестяная коробочка с зубным порошком ни разу не открывалась.