Доказательство виновности
Шрифт:
Ратлиджу показалось, что это вполне уместная эпитафия.
Поблагодарив ее, Ратлидж собрался уходить, когда хозяйка кондитерской вдруг сказала:
— Я даже попросила у него его фотографию. Он, наверное, удивился: зачем такой старухе его фото? И все-таки на следующий день принес — наверное, понял, почему я его попросила. Он дал мне снимок, сделанный во Франции. Я повесила его в рамочку рядом с портретом Томми. Мои мальчики…
— Вы не покажете мне его фотографию? — попросил Ратлидж.
— Я освобожусь только после трех. Сможете подождать?
Ратлидж согласился. Он разыскал констебля,
— Хотя что со всем теперь станет, не знаю, — заметил констебль, озираясь по сторонам. — Правда, грустно?
Ничто не указывало на родство Стандиша с Беннетами. Ратлидж не нашел ни писем, ни записей в семейной Библии, ни документов, указывающих на майорат. Если Джералд Стандиш и знал, что он — дальний родственник Беннетов, он не питал по этому поводу никаких сентиментальных чувств. И Беннеты не писали ему; не нашлось даже открытки с соболезнованиями по случаю смерти его отца. Конечно, имение Беннетов трудно назвать процветающим, красивым или знаменитым. Наверное, с годами дальнее родство почти забылось, превратилось в анахронизм тех времен, когда владение землей гарантировало деньги, положение в обществе, постоянно живущих в доме слуг и связи при дворе. И все же Ратлидж надеялся, что бабушка Стандиша сохранила для внука отцовские бумаги. Кто знает — может, и сохранила, может, и говорила, что он наследник имения? А самому Стандишу после войны все стало безразлично.
Ратлиджу казалось, что он прекрасно понимает Стандиша. Может быть, он искал смерти как спасения?
И все же Стандиш, скорее всего, умер не своей смертью. Его убили.
В четверть четвертого к нему постучала хозяйка кондитерской. Она переоделась в уличное платье, и он едва узнал ее со взбитой прической и в модной шляпке.
— Наверное, и хорошо, что я не знаю, что случилось с Джералдом, — заметила она. — Еще могу надеяться, что когда-нибудь он вернется. Но, если его тело найдут, мне хотелось бы похоронить его на том месте, где лежал бы мой Томми, если бы прожил долгую и счастливую жизнь дома. Всем нам важно знать, что мы кому-то нужны.
Ее домик находился совсем недалеко от кондитерской; на окнах висели красивые занавески, стулья были обтянуты веселеньким ситцем. Следом за хозяйкой он прошел в гостиную, и она передала ему фотографию.
— Это мой Томми, — сказала она, гладя пальцами рамку. Ратлидж понял, что ей ни на миг не хочется расставаться со снимком сына.
Он сразу подметил сходство: тот же прямой нос и решительный подбородок, та же невысокая, плотная фигура. Томми радостно улыбался в камеру, и Ратлидж подумал: скорее всего, парня сфотографировали сразу по прибытии во Францию. Здесь он еще не знает, что такое война.
— Славный молодой человек, — сказал он, возвращая матери фотографию сына.
Она подержала ее в руках и положила.
— Да… был. Я нарадоваться на него не могла. Только он был со мной так недолго. Ему всего восемнадцать исполнилось, когда он записался добровольцем.
Со вздохом она поставила фотографию назад, рядом с креслом, должно быть, своим любимым, потому что тут же на столике лежало ее вязанье. Потом взяла еще один снимок в рамке и протянула его Ратлиджу.
Он сразу узнал мертвеца из Челси. Стандиш стоял
Ратлидж задумался. Интересно, для кого предназначался снимок? Для бабушки? Для любимой девушки, которая осталась в Англии? Что с ней стало?
— Я уже приезжал сюда и расспрашивал о Стандише соседей. Не помню, чтобы я тогда видел вас в кондитерской.
— Я была в Норфолке у сестры. У нее был приступ каменной болезни; я ухаживала за ней, пока ей не полегчало.
Стала бы короче его дорога к истине, если бы он застал тогда в деревне эту женщину, побеседовал с ней, увидел снимок?
Узнать наверняка невозможно.
Ратлидж не знал, как отреагирует хозяйка кондитерской на рассказ о том, как Стандиш окончил свою жизнь. Не хотелось признаваться, что его тело похоронено в могиле для бедняков.
Он просто сказал:
— Еще один славный молодой человек.
— Да, действительно… — Хозяйка кондитерской посмотрела на него, склонив голову набок. — Вы воевали. Вы чем-то похожи на Джералда. Не внешне, но… что-то есть.
Ратлидж улыбнулся:
— Мы оба были солдатами.
— Да, верно.
Он поблагодарил ее и уехал.
Выезжая из деревни, Ратлидж сказал вслух:
— Не верю, что Стандиш отнял бы у Беннетов дом или выгнал миссис Беннет на улицу.
Ему ответил Хэмиш: «Похоже на то. А она, наверное, думала по-другому. Он был тучкой, которая закрывала ей солнце».
Да и те, кто поселился у Беннетов и считал их имение своим убежищем, вряд ли могли рассчитывать на милость чужого человека. И все же Ратлидж считал, что Диас защищал себя и свои замыслы, а не миссис Беннет.
По пути в Эссекс и Сент-Хилари Ратлидж гадал, чем чреват для Гудинга новый поворот событий. Наконец-то личность мертвеца из Челси установлена.
«А все-таки беднягу сбили на машине Луиса Френча», — заметил Хэмиш.
Так оно и было; вот та соломинка, ухватившись за которую обвинитель добьется для Гудинга сурового приговора. А Диас? Его след по-прежнему едва заметен.
Куда запропастился Луис Френч?
Процесс над Гудингом начнется в понедельник. Он, Ратлидж, обязан рассказать все, что узнал о трупе, найденном в Челси. Нравится ему это или нет, ему придется давать показания.
В Дедхэм Ратлидж приехал поздно вечером и сразу пошел навестить Макфарланда.
Таунсенд, по-прежнему недовольный тем, что приходится врать, будто состояние его пациента безнадежно, сказал:
— Надеюсь, вы приехали, чтобы покончить с этим нелепым фарсом. Моему пациенту уже гораздо лучше, и он может вернуться домой. Здесь ему и самому нехорошо — не лучше, чем мне, которому приходится держать его здесь.
Приходится тайком носить ему еду, притворяться, будто дочь помогает мне ухаживать за ним круглые сутки и подменяет меня по вечерам. — Он покачал головой. — Надеюсь, вы приехали нас освободить.