Доказывание истины в уголовном процессе: Монография

Кухта Андрей Андреевич

Итак, мы дали общую картину аргументации на суде, в ее структуре и расположении. Есть необходимость связать этот материал с заключительной частью нашей работы, посвященной анализу понятия истины. По-видимому, мостиком, соединяющим средства доказывания и их результат, будет проблема вероятности. Здесь уместно привести слова Витмора: «И наша моральная обязанность (в суде) состоит в том, чтобы достигнуть веры, соответствующей доказательственным фактам; следовательно, не допустимо для нас, чтобы рассмотреть нашу веру, как не являющуюся столь же заслуживающей доверия, как это могло быть. Почему там есть такая опасность ненадежности? Потому что вера является просто умственной. Это отличается от внешней действительности, или действительного факта (actual fact)» [1160] . Следовательно, приближение нашей веры к правильному представлению о действительном факте будет зависеть от того, как полно данные для того факта вступили в умственное формирование нашей веры.

1160

Wigmore J.H. The Science of Judicial Proof. — P. 32.

Вероятность

факта принадлежит нашему уму. Различные умы могут расценить тот же самый случай в то же самое время с широко различными степенями вероятности. Что же позволяет нам перейти от веры частного ума к объективной истине приговора? Каким может быть объяснение этого?

В качестве предпосылки для дальнейших рассуждений, которые будут осуществляться в заключительной главе нашей работы, можно сделать такое замечание по поводу доказывания истины в суде. Вопреки расхожему мнению «доказать — не значит убедить» [1161] , истину в уголовном процессе мало установить, ее необходимо доказать, обосновать в суде, даже при наличии противодействия со стороны тех, кому установление истины невыгодно. Мы всецело разделяем это положение. Залог успеха аргументации состоит именно в осознании этого момента субъектом аргументации.

1161

Панасюк А.Ю. Как убеждать в своей правоте. Современные психотехнологии убеждающего воздействия. — М., 2002. — С. 304.

Глава 3. Истина в уголовном судопроизводстве

§ 1. Природа истины в уголовном судопроизводстве

Все достоверно о неизвестном.

Леонид Леонов

Мы подошли к заключительному и главному вопросу нашего исследования, всю предыдущую часть которого в принципе можно было бы считать лишь подходом, подготовкой к ответу на него. Мы говорили о средствах доказывания, о доказывании, теперь надо сказать о его цели. Но как, наверное, заметил читатель, проведенный анализ отчасти уже предварил многие рассуждения, которые были бы уместны в данном параграфе. Ведь не только цель определяет средства, существует и обратная связь. Фактически мы уже сказали самое главное о том, что следует понимать под результатом доказывания в уголовном процессе. Все сказанное о доказательствах, доводах, в том числе по вопросам вероятности и достоверности, остается только развить, дополнить в этом и последующем параграфах. Мы уже сказали, что доказательство — это вероятное знание. Таким образом, мы связаны в понимании природы судебной истины выбором своей позиции, сделанном в начале данной работы. А раз так, то наш читатель легко предугадает исход нашего движения на заключительном этапе исследования. Вероятным может быть доказано только вероятное.

Сказанное не означает, что вопрос о природе уголовно-процессуальной истины не имеет самостоятельного значения и полностью исчерпан анализом средств доказывания. Вовсе нет. Вопрос об истине как цели уголовно-процессуального доказывания имеет особое теоретическое и прикладное значение. От его решения зависит не только архитектоника доказывания, но вообще структура и форма судопроизводства. Концепт истины — ключевой элемент определенной процессуально-правовой идеологии. Поэтому объективности ради мы должны представить весь спектр воззрений по этой проблематике, которые имеются в уголовно-процессуальной науке. Кроме того, попытаемся прокомментировать эти подходы в свете эпистемологии, русской культурной традиции.

Осуществление обзора ключевых подходов к пониманию природы истины, которые сложились в отечественной процессуальной науке, облегчит монография Е.А. Карякина, где впервые в отечественной процессуальной науке была предпринята попытка систематизации концепций истины, и тем самым стало возможным более четко представлять суть взглядов того или иного автора.

По мнению Е.А. Карякина, следует иметь в виду три основные концепции истины: соответствия, когерентности и прагматичности [1162] . Классическая (корреспондентская) концепции истины предполагает, что истина — это соответствие знания действительности. Истинными являются высказывания (а вслед за ними также чувства, мысли, интерпретации), которые соответствуют действительности. Истоки этой концепции лежат в античной философии (Сократ, Платон, Аристотель), она с самого начала противопоставила себя произволу софистики в обращении со словами и утвердила моральный долг каждого, кто доказывает, стремится к истине.

1162

См.: Карякин Е.А. Формирование истинности приговора в состязательном судебном производстве.

Примером может служить следующая характеристика истины, сделанная Платоном:

«Сократ. Если бы тебя спросили: «Бывает ли, Горгий, вера истинной и ложной?» — ты бы, я полагаю, ответил, что бывает.

Горгий. Да.

Сократ. Ну а знание? Может оно быть истинным и ложным?

Горгий. Никоим образом!

Сократ. Стало быть, ясно, что это не одно и то же.

…

Сократ. Какое же убеждение создается красноречием в судах и других сборищах о делах справедливых и несправедливых? То, из которого возникает вера без знания или из которого знание?

Горгий. Ясно, Сократ, что из которого вера» [1163] .

В

формулировке Аристотеля «говорить о сущем, что его нет, или о несущем, что оно есть, значит говорить ложное; а говорить, что сущее есть и несущее не есть, — значит говорить истинное» [1164] .

Как указывалось нами в параграфе, посвященном познанию и пониманию, эта рационалистическая традиция нашла свое развитие в трудах великих мыслителей (Бэкон, Локк, Декарт, Маркс, Ленин и др.), и на ней сформирована классическая теория доказательств уголовного процесса.

1163

Платон. Горгий, 454de, 455.

1164

Аристотель. Сочинения: В 4 т. — М., 1975. — Т. 1. — С. 141.

Е.А. Карякин отмечает, что классическая концепция истины (объективной) дополняется лингвистической — референтной концепцией истины, суть которой в сочетании материальной адекватности и формальной корректности утверждения о действительности. Он также указывает, что иногда в языке и производных от него — лингвистических Явлениях видят препятствия для установления объективной истины [1165] .

Языковой аспект с некоторых пор стало модно разрабатывать с целью обоснования нигилистических взглядов относительно истины. Для истории мысли это не ново: объяснение природы истины как продукта речевой деятельности — судебной речи также имеет истоки в античности. Постмодернистские выводы, развиваемые в рамках языковой концепции истины, опираются на интерпретацию понятия «логос» [1166] .

1165

См.: Карякин Е.А. Формирование истинности приговора в состязательном судебном производстве. — С. 26, 28.

1166

Logos (в дословном переводе значит «слово», «речь») концептуализировал для греков инструмент поиска истины и справедливости путем обдумывания и обсуждения, проговаривания соответствующих проблем.

Так, по мнению М. Хайдеггера, функция логоса лежит в простом давании видеть нечто. Поскольку логос есть давание видеть, постольку он может быть истинным или ложным. Конструкция понятия истины в смысле «соответствия» в данном случае не подходит. «Истинность» логоса подразумевает: изъять сущее, о котором речь, из его потаенности и дать увидеть как непотаенное, раскрыть. Равно быть лживым значит то же, что обманывать в смысле скрывать: выставить что перед чем, по способу давания видеть, и тем самым выдать это за что-то, что оно не есть [1167] . С точки зрения немецкого философа, истина и речь принадлежат к основоустройству человеческого экзистенциала. Экзистенциально понятый способ бытия истины означает не что иное, как то, что истина возможна только в субъекте и с его бытием стоит и падает. Вывод об экзистенциальной основоструктуре речи и истины означает, что мы не можем подходить с метафизическими мерками к раннему греческому мышлению. Современная общепринятая «теоретико-познавательная» проблематика разворачивает интерпретацию понятия «истина» в субъективно-объективном аспекте: истина состоит в согласованности суждения (знания) со своим предметом (объектом). Истина в метафизике имеет значение чего-то непреходящего, вечного, которое не может основываться на мимолетности и бренности человеческого существа. Между тем, как считал М. Хайдеггер, истинность имеет никак не структуру согласованности между познанием и предметом в смысле приравнивания одного сущего (субъекта) к другому (объекту). Истинность значит быть-раскрывающим [1168] . Истина значит открытость: она открывается как свобода. Всякое открытое отношение парит в сфере допущения бытия сущего и всякий раз соотносится с тем или иным сущим. Бытие-истинным логоса — давать видеть, изымать из потаенности — сущее в его раскрытости [1169] . Быть истинным значит быть-раскрывающим, то есть быть истинным относительно определенному контексту.

1167

См.: Хайдеггер М. Бытие и время. — С. 32, 33.

1168

См. там же. — С. 218, 219.

1169

См. там же. С. 219.

Только потому, что истина и неистина в сущности не безразличны друг другу, а связаны друг с другом, истинное предложение может вообще обойти остроту противоположности и соответственно перейти в неистинное предложение. Вопрос о сущности истины достигает поэтому первоначальной сферы того, о чем спрашивается, только тогда, когда при учете всей полноты сущности истины в раскрытии сущности включается также проверка неистины. Последнее является существенным моментом при определении достаточности основания для постановки вопроса о сущности истины [1170] .

1170

См.: Хайдеггер М. Бытие и время. — С. 19, 20.