Доктор Булгаков
Шрифт:
Очерк Булгакова «У Антона Павловича Чехова», опубликованный в 1925 г., вскоре после посещения дома-музея, явился, по сути, одним из первых портретов великого писателя в советской Чеховиане. Перед нами как бы завязь такого трогательного дальнейшего тяготения Михаила Афанасьевича к этому дому, к близким Антона Павловича. Важной вехой в этом сближении, во время повторного его приезда в Крым, стало знакомство с Михаилом Павловичем Чеховым — младшим братом Антона Павловича.
Несмотря на разницу в возрасте, они быстро сошлись. Наметились совместные творческие планы. Г. А. Шалюгину, исследователю жизни и творчества А. П. Чехова, принадлежат интересные изыскания об этих встречах. «9 июля 1927 г., — указывает он, — Михаил Павлович писал в Москву: «Отсюда уезжает Булгаков.
Е.М. Чехова сообщила мне также, что Булгаков предложил ее отцу совместную работу над киносценарием» {126}.
Как полагает Г. А. Шалюгин, М. П. Чехов и М. А. Булгаков намеревались посвятить свой совместный труд петрашевцам. В Ялте, куда он переселился в 1926 г., Михаил Павлович трудился над такими материалами, и в его архиве хранится первоначальный вариант сценария под названием «Дело Петрашевского». Замысел остался нереализованным, однако он еще раз свидетельствует о том, что Булгакова еще в 20-е годы влекла и историческая проблематика.
Итак, благоуханная ялтинская весна 1927 г. Булгаковы остановились вблизи Боткинской улицы в пансионате Тези. Первое упоминание имени Михаила Афанасьевича содержится в письме М. П. Чехова в Москву от 12 мая, где он сообщает жене, что «вчера за Женей и Колей (дочерью и зятем М. П. Чехова. — Г. Ш.) заехали Вася, Лизочка (содержатели пансиона В. Тихомиров и Е. Тези) и автор «Дней Турбиных» Булгаков, чтобы ехать на Учансу. Стали тащить и меня. Влезли на крепость в Исарах и там же позавтракали….. Булгаков был очень мил, хотя грусть все время светилась в его глазах…»
Через день Булгаков опять пришел к Чеховым. Вместе с Марией Павловной они поднялись в ее комнату на втором этаже во флигеле. За хрупким столиком, в плетеном кресле, где не раз сиживал и Антон Павлович, он перелистывал чеховские письма. Какой из подлинников так хотелось ему иметь? Мы не знаем предпочтения Михаила Афанасьевича в этом выборе. И все же можем предположить: в невесомом листочке, в следе руки Антона Павловича Булгакову виделся некий талисман. И такой отпечаток Аутки — подаренные Марией Павловной веточку из чеховского сада и перечень книг, составленный Чеховым, — он хранил.
В тот же вечер Чеховы и Булгаков были приглашены на именины к известному в Ялте зубному врачу Ванде Станиславовне Дыдзюль — другу семьи Чеховых, дочери литовского революционера Капсукаса. «Пели соло, пели под скрипку, пели хором, — писал М. П. Чехов. — … Вернулись домой в 3 ч. утра, чего я здесь не припомню. Даже Маша (М. П. Чехова. — Г. Ш.) досидела до такой поры и плясала…» {127}.
А зимой 1928 г. Михаил Афанасьевич направил в Ялту, на Аутскую улицу, «Дьяволиаду» 1926 года издания. Г. А. Шалюгин полагает, что вручить этот его подарок Марии Павловне Булгаков попросил Ольгу Леонардовну Книппер-Чехову. «Дорогой и милой Марии Павловне Чеховой искренне Михаил Булгаков 21.11.1928 г.», — написал он на обложке. Отметим, что впоследствии М. П. Чехова вынуждена приписать, что просит не давать «Дьяволиаду» в пользование кому-либо постороннему, книгу нельзя читать. Она хорошо понимала, что наличие у кого-либо «Дьяволиады» и просто разговоры о ней могут вызвать «дьявольские неприятности». Но все же много лет, несмотря ни на что, Мария Павловна свято сохраняла и эту реликвию.
Изъятие рукописей, запрещение произведения, вызовы на допрос…
Через некоторое время, в 1929 г., пьесы Булгакова исчезли из репертуара, его положение становилось невыносимым. И вот в один из дней домой к Михаилу Афанасьевичу, на Пироговскую улицу, пришел Вересаев. Имеется сделанная А. Л. Лессом запись рассказа Елены Сергеевны Булгаковой об этом, достоверность которой она подтвердила в беседе с М. О. Чудаковой.
«Как-то открывается дверь — входит Вересаев.
— Я знаю, Михаил Афанасьевич, что вам сейчас трудно, — сказал Вересаев глухим голосом, вынимая из портфеля
И ушел, даже не выслушав слов благодарности» {128}.
Возможно, в этот вечер он спас Булгакова. Так в поступке замечательного русского писателя-врача как бы отозвались слова A. П. Чехова, сказанные о Н. М. Пржевальском: «Читая его биографию, никто не спросит: зачем? Почему? Какой тут смысл? Но всякий скажет: он прав».
«Сроков людских нам знать не дано, — писал М. А. Булгаков B. В. Вересаеву 6 декабря 1925 г., — но я верю и совершенно искренно, что я буду держать в руках Вашу новую книгу и она так же взволнует меня, как много лет назад меня на первом пороге трудной лестницы взволновали «Записки врача»» {129}. В этих строках чувствуется та же нежность и любовь, что и в словах Михаила Афанасьевича в заветном чеховском альбоме. Булгаков, бесспорно, еще с гимназических лет интересовался творчеством Вересаева. Его привлекал образ героя повести Вересаева «Без дороги» — земского врача Дмитрия Чеканова, в судьбе которого отразилось мужественное поведение самого Викентия Викентьевича во время холерной эпидемии, когда он едва не погиб в поединке с теми, чьих родных и близких спасал. Студенту-медику Булгакову как личности, испытавшей тяготение к литературе, импонировали первые строки «Записок врача»: «Единственное мое преимущество, — что я еще не успел стать человеком профессии и что для меня еще ярки и сильны те впечатления, к которым со временем невольно привыкаешь».
Книга эта, прочитанная «на пороге трудной лестницы», очевидно, всегда жила в памяти Булгакова. Не случайно через некоторое время после того, как Михаил Афанасьевич приехал в Москву, он воспользовался первой же возможностью, чтобы увидеть Вересаева, побывать на диспуте по поводу «Записок врача». Присутствуя па «суде» над «Записками» в здании бывших Женских курсов на Девичьем поле, Михаил Афанасьевич вглядывался в Вересаева, вслушивался в его «низкий голос». «Говорит он мало, но когда говорит, как-то умно и интеллигентно у него выходит», — отметил Булгаков {130}. В 1923 г. Булгаков, желая побеседовать с автором «Записок врача», пришел к нему домой. Со слов Е. С. Булгаковой, Викентий Викентьевич встретил его сдержанно. Они несколько минут стояли в прихожей. Из-за глухоты Вересаев довольно плохо слышал посетителя. Выразив восхищение «Записками врача», смущенный Михаил Афанасьевич, снова надевая калоши, начал прощаться. И лишь уже в дверях расслышав, что перед ним автор «Записок на манжетах», Вересаев переменился, проявив живейший интерес к Булгакову. «Заходите, милости прошу!» — радушно пригласил он Михаила Афанасьевича. Так состоялась первая их личная встреча.
«С огромными надеждами» написал Вересаев на «Гомеровых гимнах», подаренных Булгакову. Говоря словами гимна к Асклепию, Викентий Викентьевич стал для него «злых облегчителем страданий». Около пятнадцати лет они не только встречались, но и переписывались, и старый русский писатель бережно хранил письма Булгакова. Последнее из них было написано Михаилом Афанасьевичем 11 марта 1939 г., за год до его кончины. «Хотелось бы повидаться с Вами. Бываете ли Вы свободны вечерами?» — писал он. Многие часы два писателя-врача провели в беседах в тиши вересаевского кабинета.