Доктор Булгаков
Шрифт:
М. Булгакова привлекала сфера лаборатории. Вот картинка из прошлого. В личном архиве Елены Андреевны Земской сохранилась фотография М. А. Булгакова в студенческие годы, известная в семье под названием «Доктор». Стол в его кабинете заставлен пробирками и приборами, на полке стоит череп. И словно эпиграф к этому снимку, воспринимаются слова писателя: «Глубокими вечерами или ночью, когда все уже сходились, и Турбин, таинственно погруженный в свои склянки и бумаги, сидел окрашенный зеленым светом у себя в спальне…» Михаилу Афанасьевичу вообще был весьма интересен мир эксперимента с его своеобразной научной романтикой — не случайно в завершающей главе романа «Мастер и Маргарита» Воланд говорит Мастеру: «Неужели вы не хотите, подобно Фаусту, сидеть над ретортой…?»
Знания и навыки, полученные в лаборатории, несомненно, пригодились М. Булгакову во врачебной работе, особенно в смоленский период.
Характерно, что в письме сестре в Москву, отправленном из Вязьмы 3 октября 1918 г., Михаил
«Никогда так и не побывавший в дальних странах, Булгаков питал слабость к географическим картам, — пишет В. Я. Лакшин об особенностях последней московской квартиры писателя. — И если уж глядеть на стены, то никак нельзя было миновать старинную карту двух полушарий со средневековыми контурами материков и чужеземными надписями». Быть может, одним из первых путешественников, чьи впечатления отозвались в его воображении, был заведующий кафедрой зоологии со сравнительной анатомией профессор А. А. Коротнев, читавший в университете этот курс вплоть до 1910 г. Составленная им кафедральная программа, сохранившаяся в архиве Киева, охватывает множество классов живых существ, начиная от беспозвоночных. Организатор русской биологической станции в Виллафранке на Средиземноморье, ученый, чьи труды были известны Ч. Дарвину, А. А. Коротнев возглавлял научные экспедиции на острова Индийского и Тихого океанов, на Шпицберген и на Байкал. Им впервые описано несколько видов гребневиков, составлены замечательные коллекции морских животных. Естественно, на кафедре подробно изучались и лягушки. В частности, в тот же период здесь была выполнена диссертация на звание магистра об особенностях их кровеносной системы. Возможно, детали именно этих экспериментов воспроизведены в повести «Роковые яйца».
Впрочем, и в других деталях этой повести как бы просматривается образ А. А. Коротнева, упоминаются его обширные знания мировой фауны. Ведь и профессор Персиков — энциклопедически образованный ученый. Он по памяти называет, например, особенности петухов, характерных для Индии и Цейлона, Малайского архипелага и предгорий Гималаев. Пожалуй, единственным биологом в университете, видевшим неведомые материки своими глазами, которого слушал и знал Булгаков, был профессор Коротнев.
Фамилию и подпись этого выдающегося биолога автор также обнаружил в студенческой книжке Михаила Афанасьевича. Характерно, что именно в период слушания им лекций А. А. Коротнева М. Булгаков вместе с И. П. Воскресенским защищал на семейных диспутах теорию Дарвина. И еще чрезвычайно существенная деталь. Личность Алексея Алексеевича Коротнева особенно значима для нас потому, что киевский ученый, по сути, явился как бы своеобразным живым звеном между М. А. Булгаковым и А. П. Чеховым. Сохранилось семь писем Коротнева к Чехову, они были дружны и неоднократно встречались. Из писем узнаешь о многом — в частности, о коллекциях и поездках Коротнева, о трогательном внимании к здоровью Антона Павловича и хлопотах о нем. Представляют интерес общественная позиция А. А. Коротнева, его политические взгляды. Так, в марте 1901 г., касаясь студенческих волнений в Киевском университете, профессор А. А. Коротнев пишет А. П. Чехову, что «теперь никакие установки не удовлетворяют молодежь, теперь пустяками не отделаешься». И в то же время А. А. Коротнев с горечью признается, как тяжела для него «неизменно пошлая атмосфера провинциального университета».
Через год, в марте 1902 г., А. А. Коротнев пишет А. П. Чехову взволнованные строки: «Пишу Вам под впечатлением только что прочитанной новости — увольнения М. Горького из академиков. Нахлынувшее чувство обиды и негодования еще усиливается предчувствием того, что и эта пощечина народному самосознанию пройдет безнаказанно. Неужели же остальные почетные академики не выйдут в отставку?»
Наделенный, как отмечал А. П. Чехов, беллетристическими способностями и ораторским даром, А. А. Коротнев, несомненно, был той личностью, к которой тянулось студенчество, и, быть может, именно в его воспоминаниях об Антоне Павловиче, которыми профессор, очевидно, делился с учащимися булгаковского поколения, перед Михаилом Афанасьевичем впервые предстал живой Чехов. Именно в эти месяцы в результате усилий киевской общественности в честь 50-летия писателя в Киеве появился Чеховский переулок, состоялись чеховские вечера. Однокашник А. П. Чехова по Московскому университету, врач по образованию, ученый, связанный с либеральными организациями, А. А. Коротнев, как нам думается, не стоял в стороне от этих событий.
Анализируя формирование взглядов Булгакова в юношеские годы, мы не вправе не учитывать влияния на него и таких личностей с широкими демократическими воззрениями, как Алексей Алексеевич Коротнев. Закрытие университета в октябре 1905 г., после схватки студентов с городовыми и казаками, многотысячный митинг год спустя у этих же стен и вновь закрытие университета в ноябре 1907 г. — все это
«Михаил очень много думал о смысле жизни, о смерти. Смерть ненавидел, как и войну. Войну ненавидел. Думал о цели жизни. У нас очень много в семье спорили о религии, о науке, о Дарвине, — отмечала Н. А. Булгакова-Земская…. Он увлекался опытами, экспериментировал. При горячем участии братьев… собрал очень хорошую коллекцию бабочек. Причем гам были и сатир, и махаоны, и многие другие редкие экземпляры. Потом, уезжая из Киева, я спросила у мамы: «А где же Мишины коробки с энтомологической коллекцией?» Она говорит: «Он отдал ее Киевскому университету, уезжая из Киева». Это уже было в 1919 году» {8}. Добавим, что коллекция, видимо, была передана на кафедру, связанную с деятельностью А. А. Коротнева, который обогатил университет рядом блестящих собраний различных видов беспозвоночных. Именно к этому ряду решил добавить свой дар и М. Булгаков.
Вот еще свидетельства неравнодушного отношения Михаила Афанасьевича к университетской жизни. О них весной 1988 г. нам рассказал известный историк медицины профессор Павел Ефимович Заблудовский. П. Е. Заблудовский окончил медицинский факультет Киевского университета в 1919 г. В 30-х годах П. Е. Заблудовский и М. А. Булгаков сотрудничали в Институте санитарной культуры, о чем упоминает и М. О. Чудакова.
В театре при институте была поставлена, в частности, пьеса Н. А. Венкстерн «Одиночка» о социально-психологических проблемах женщин в обществе. Режиссерской подготовке пьесы и появлению ее на сцене способствовал М. А. Булгаков, поддерживавший дружеские отношения с Натальей Венкстерн. О работе в театре Санпросвета Михаил Афанасьевич упоминает и в черновике письма Сталину, написанном весной 1931 г.
Приведем некоторые подробности нашей беседы с Павлом Ефимовичем в его квартире в Москве. Однажды, вспоминает старейший врач, они разговорились с Михаилом Афанасьевичем о трудном положении в университете в период переворотов в Киеве в 1918–1919 гг. М. Булгаков с большим сочувствием воспринял рассказ П. Е. Заблудовского о том, как на глазах у студентов буквально у дверей клиники снарядом был убит бывший его учитель, акушер-гинеколог профессор Г. Г. Брюно. Как отмечает П. Е. Заблудовский, М. А. Булгаков почти час расспрашивал его об университете в этот сложный период. Поляризация политических сил ощущалась не только среди преподавателей, по и среди студентов. С приходом деникинцев многие была исключены, повторный прием для продолжения учебы осуществлялся по индивидуальным заявлениям, с предпочтением в отношении правых. Накал страстей был велик, но все-таки к экзаменам студенты были допущены «In соrроrе» — благодаря дипломатичности и смелости сокурсника Заблудовского, члена старостата факультета Михаила Коломийченко, в будущем видного киевского хирурга. Он сумел уладить конфликты, уговорить реакционную профессуру, примирить национальные противоречия, и многострадальный курс не был разогнан.
Булгаков с большим интересом слушал рассказ о том, как уцелел медиципский факультет, быть может, думая и о судьбе брата.
Конечно, это лишь штрих, но и он кое-что добавляет к данным о связи Булгакова с Киевским университетом.
Если вам, читатель, доведется побывать на кафедре гистологии и эмбриологии Киевского медицинского института, ваше внимание, бесспорно, привлечет удивительная коллекция микроскопов. Многие из них отыскал и приобрел крупный русский гистолог Федор Иванович Ломинский. Курс, читаемый Ф. И. Ломмнеким, М. Булгаков слушал на протяжении пяти семестров в именно тогда начал работать с микроскопом. П. С. Попов, биограф М. А. Булгакова, записал его слова: «Меня очень привлек микроскоп, когда я посмотрел на него, мне он показался очень интересным». О том, что М. Булгаков много работал с микроскопом, упоминает Н. А. Булгакова-Земская. Интерес этот проистекал, несомненно, из университетских занятий. Укажем в этой связи, что к известным работам Ф. И. Ломинского относится описание митоза, т. е. деления, нервных клеток, которое явилось совершенно новым этапом в науке о биологических закономерностях. К этому открытию Ф. И. Ломинского проявил большой интерес И. И. Мечников. Разве не тянутся эти впечатления стуле ига Булгакова еще одной осязаемой нитью к опытам профессора Персикова по размножению живых клеток?