Доктор Черный
Шрифт:
Доктор обернул к ней своё побледневшее, усталое лицо и крикнул успокоительно:
— Дина Николаевна!.. Берегите себя!.. Моё вам честное слово… Джи! До свиданья!..
IX
«Куда я попал?» — тщетно ломал себе голову Беляев, когда он наконец очнулся.
Сначала ему казалось, что он находится в абсолютной темноте. Потом мало-помалу начали выступать очертания каких-то странных предметов. Нечто вроде аналоя, совсем близко от мягкого ложа, на котором кем-то вытянуто горизонтально его тело. Дальше, в стене,
«Как я сюда попал?! Ведь только что были состязания, я записался на высоту… Но ведь я же благополучно вернулся… А потом…»
Яркое воспоминание разом озарило его. Он испуганно метнулся на своей постели, словно рядом с ним до сих пор могла ещё быть его страшная соседка… Что, если его приняли за мёртвого и похоронили в каком-нибудь склепе!.. Он испуганно застонал. Потом сообразил и сразу успокоился. Если бы его похоронили, зачем кровать, зачем обстановка?.. Наконец, воздух здесь вовсе не спёртый, как в склепах. Наоборот, грудь дышит приятной свежестью, насыщенной каким-то тонким, трудно уловимым сладковатым приятным запахом. Точно дорогие духи.
«Но ведь меня укусила кобра!» — блеснула новая мысль, и сердце сразу захолодело и упало.
Ведь от укушения кобры спасения нет! Быть может, с момента укуса и обморока его прошло каких-нибудь несколько минут и он в приёмном покое где-нибудь вблизи аэродрома?
Он шевельнул рукой и с ужасом убедился, что она у него крепко забинтована марлей до самого плеча.
Ну да!.. Он в больнице, и через какой-нибудь час, может быть раньше, наступит смерть!.. Но отчего он так свежо и бодро себя чувствует? Быть может, всё это только почудилось от усталости и он просто порезал себе проволокой руку, когда оборвался вниз после прыжка?.. Но нет… Он ясно, до боли ясно помнит всё, представляет себе малейшие подробности, цвет змеи, её чешую, маленькие злобные глазки… Нет, он погиб! А Дина?.. Она теперь, разумеется, выйдет замуж за этого бритого чёрта, которого он оборвал вчера… Быть может, он и подсунул ему кобру?.. Да нет, он сам же видел англичанина возле трибун.
«А-ах!.. Чёрт меня дёрнул уехать из России, попасть в эту Индию, умирать так глупо, бессмысленно!..»
Он снова в бессильном отчаянии застонал.
В ту же минуту, в той стороне, где ему чудилась драпировка, блеснул свет.
Мягкие, тяжёлые складки слегка отодвинулись, и из-за них с любопытным видом выглянула круглая, начисто выбритая, смуглая голова со скуластым, пергаментного цвета, лицом, чёрными узкими глазами и странным ярко-жёлтым колпачком, должно быть из шёлка, на макушке.
Жёлтый колпачок поглядел с минуту Беляеву пристально в лицо, потом приветливо кивнул ему и скрылся, оставив, однако, драпировку отдёрнутой.
Беляев огляделся.
Он находился в невысокой комнате со сводчатым, вероятно каменным, потолком. Разобрать он не мог, потому что потолок так же, как и стены, был плотно затянут жёлтым шёлком, с вышитыми по нему фигурками огромных драконов, с самым угрожающим видом разевающих губастую пасть с вьющимся жалом, заставившим Беляева
То, что он принял в темноте за аналой, оказалось попросту креслом с высокой спинкой, придвинутым почти вплотную к низенькой кровати, на которой он лежал. Тут же, у стула, стояла табуретка с ножками в виде вставших на дыбы драконов.
Ножки и подлокотники кресла также варьировали на разные лады одну и ту же тему — дракона.
Удивление Беляева ещё более увеличилось, когда, потянувшись здоровой рукой к книжке, забытой, очевидно, его сиделкой на табурете, он убедился, что это было французское издание, по-видимому старинное, стало быть, редкое, Фабра д'Оливэ «Философская история человеческого рода».
Рядом с книжкой на табурете стояло какое-то душистое питьё в плоской низенькой чашке.
Беляев попытался приподняться в постели и выполнил это без особого труда. Вообще он чувствовал себя отлично. Никаких симптомов отравления он не ощущал. Голова была совершенно свежа. Чувствовалась общая слабость, словно после тяжёлой и долгой болезни. Да и пульс бился именно так, как у людей, долгое время провалявшихся в постели. Чуть слышно, но ровно и медленно.
Он удивлённо и радостно вздохнул и тотчас же испугался за свою радость. Быть может, всё это так, временно?.. Может быть, таковы именно симптомы при этом отравлении? Ведь он понятия не имеет, как и что в таких случаях должно быть… Но… он чувствует аппетит! Да не аппетит, а настоящий собачий… что там собачий! Студенческий голод.
Где-то за дверью послышались шаги и знакомое неторопливое покашливание. Драпировка отдёрнулась ещё больше, и в комнате появилась высокая жилистая фигура, на которой, словно на вешалке, болтался просторный чесучовый костюм.
— Ну, ты… как себя чувствуешь? — с добродушной угрюмостью спросил Дорн. В голосе его не было тревоги.
— Кажется, ничего… — ответил Беляев. — Но, ради Бога, скажи мне, куда вы меня принесли?..
— Далековато! — спокойно ответил студент. — А ты, того… не слишком много себе пока позволяй!.. Голова небось кружится?
— Кружится, — согласился Беляев, беспомощно улыбаясь, чувствуя, как губы у него расползаются, словно у сонного усталого ребёнка. — Я есть хочу!..
— Сейчас подадут…
Дорн обернулся к сопровождавшему его бритому скуластому субъекту в жёлтом колпаке и сказал по-французски:
— Есть хочет.
Жёлтый колпак обнажил тусклые зубы и, весело покивав головой из стороны в сторону с видом отрицания, зашуршал мягкими туфлями по направлению к дверям.
— Дорн… Что это всё значит?.. Меня укусила кобра?
— Укусила! — согласился угрюмый студент.
— Значит, я… умру?
— Эва! — одобрительно усмехнулся студент. — Теперь, брат, уже того… опоздал!
— Ты всё шутишь! — возразил Беляев, чувствуя, однако, что студент говорит искренно, и не помня себя от восторга и крепнущей надежды. — Ты шутишь, а мне каково?..
— Что каково? А зачем змей катаешь?
— Да будет тебе… Ты лучше скажи… что Дина Николаевна? Она испугалась?.. Как она себя сейчас чувствует?