Доктор Данилов в МЧС
Шрифт:
– У меня есть классная сплетня! – вспомнил Желтухин. – Чуть не забыл рассказать!
– Сначала выпьем за то, чтобы и в будущем году мы также отпраздновали бы следующий день рождения, а потом послушаем твою сплетню, – сказал Ломакин, разливая остатки водки по рюмкам. – Ну, вздрогнем!
Вздрогнули.
– Теперь выкладывай свою сплетню, – разрешил Ломакин, закусывая горбушкой черного хлеба. – Только если она про меня.
– Про Беднякову, нашего нового психолога.
– Кто такая? – удивился Ломакин. – Почему не знаю?
– О-о-о! – Желтухин закатил глаза. – Это нечто. Начнем с того, что ее зовут Кристина Тристановна.
– И выпили вроде немного – литр на пятерых, –
– Во-первых, к этому надо прибавить шампанское, которое было на банкете, – ответил Желтухин. – Во-вторых, если кто не верит, можно пойти в часы приема и познакомиться.
– Есть смысл? – уточнил Свергун.
– На любителя, – скривился Желтухин. – На мой взгляд, прыщей много.
– Ты это, взялся сплетничать, так делай, – Ломакин притворно нахмурился и погрозил Желтухину пальцем, – а не рассказывай про чужие прыщи.
– Так это к слову, – усмехнулся Желтухин. – А насчет имени и отчества – истинная правда.
– Кристина Тристановна? – сказал Шавельский, словно пробуя имя на вкус. – Не звучит. Лучше бы – Изольда, Изольда Тристановна (намек на персонажей средневекового рыцарского романа XII века «Тристан и Изольда»). Ладно… Не будем придираться. В чем суть твоей сплетни?
– В заключениях, которые выдает эта достойная особа. Тане Пасюкевич она написала: «При исследовании эмоционально-личностной сферы был выявлен высокий уровень личностной тревожности, связанный с отсутствием регулярной половой жизни». А у меня нашла пониженную стрессоустойчивость и отсутствие интеллектуальной гибкости, которые тоже связала…
– Постой-постой! – перебил Ломакин. – Я постараюсь угадать. Тоже с отсутствием регулярной половой жизни, верно?
– Да, – рассмеялся Желтухин. – Причем прямых вопросов насчет того, насколько регулярно и с кем я живу, она не задавала. Просто спросила, женат ли я, и все. Таня, насколько я знаю, с ней тоже не откровенничала.
– Это показательно. – Шавельский выпятил нижнюю губу. – Особенно для психолога. Слушай, Олег, а чего это ты к психологу ходил? Нерегулярная половая жизнь приперла или случилось чего?
– Да какая разница, – заюлил Желтухин.
– Нет, ты скажи, – поддержал Ломакин, – мы, может быть, переживаем за тебя. Если у тебя что-то случилось, так мы начнем относиться к тебе бережно и с пониманием. Поведай, не держи в себе, тебе же первому лучше будет.
– «Бережно и с пониманием», – передразнил Желтухин. – Дождешься от вас, как же. Ничего у меня нет, просто перед включением в резерв надо пройти психолога.
– В какой резерв? – спросил Ломакин. – В кадровый, что ли?
Желтухин молча, с достоинством, кивнул.
– Ребята! – гаркнул Ломакин так громко, что остальные посетители кафе дружно обернулись к нему. – Оставьте мятые рублики в потных кулачках. Сегодня нас угощает будущий начальник медицинской службы! Олег, да не красней ты, все нормально, ты рожден для карьеры, как птица для полета! Так мы закажем еще одну бутылку и немного закуски, чтобы выпить за тебя?
Покрасневший Желтухин вздохнул и согласно кивнул, подкрепив свой кивок взмахом руки: заказывайте, я не против.
Глава одиннадцатая
Спаси меня, или Кладбищенский мотылек
Французский комик Луи де Фюнес любил гулять по кладбищам. Он говорил, что там, по крайней мере, встречаются молчаливые люди, которые никому не перечат.
А кто, собственно, сказал, что кладбища не годятся для прогулок? Тишина, покойная атмосфера, малолюдье… Где еще в большом или даже в маленьком городе можно найти подобное место, пригодное для неспешных прогулок и таких же размышлений
Особенно хороши старые кладбища – небольшие, уютные свидетели истории. Недаром они столь любимы многими писателями, и не только писателями, но и всеми, кому надо на время удалиться от суеты бытия и подумать о вечном или обдумать нечто насущное, будь то сюжет новой книги или бизнес-план грузовых перевозок. А куда отправиться со своим горем, как не туда? Побродить по тенистым аллеям, прикоснуться душой к вечности и понять, что, в отличие от местных постояльцев, твоя жизнь еще продолжается, а стало быть, можно со всем справиться и преодолеть…
Очень проникновенно написал про свое посещение кладбища Лермонтов:
Вчера до самой ночи просидел Я на кладбище, все смотрел, смотрел Вокруг себя; полстертые слова Я разбирал. Невольно голова Наполнилась мечтами; вновь очей Я не был в силах оторвать с камней. Один ушел уж в землю, и на нем Все стерлося… Там крест к кресту челом Нагнулся, будто любит; будто сон Земных страстей узнал в сем месте он… Вкруг тихо, сладко все, как мысль о ней; Краснеючи, волнуется пырей На солнце вечера….Хорошо сказал Михаил Юрьевич, на то он и классик. «Вкруг тихо, сладко все…» Про какое-нибудь иное место так не напишешь, хоть месяц там просиди.
Поэт Надсон, поэт интересный и талантливый, в чем-то близкий Лермонтову, но не столь популярный, потому что его забыли включить в школьную программу, тоже любил проводить время на кладбище. И, как и Лермонтов, стихотворение про это тоже написал:
На ближнем кладбище я знаю уголок: Свежее там трава, не смятая шагами, Роскошней тень от лип, склонившихся в кружок, И звонче пенье птиц над старыми крестами. Я часто там брожу, пережидая зной… Читаю надписи, грущу, когда взгрустнется, Иль, лежа на траве, смотрю, как надо мной, Мелькая сквозь листву молочной белизной, Куда-то облачко стремительно несется.