Доктор Данилов в МЧС
Шрифт:
– Такого человека хорошо бы пригласить на урок!
– Почему только на урок, Медея Давидовна? Давайте мыслить глобально. У нас в плане мероприятий стоят три встречи с ветеранами, одну мы провели…
– Но он же, кажется, не ветеран?
– Какая разница? Оставим ветерана на конец апреля, а одну встречу заменим на нашего героя!
Так завуч Ольга Семеновна заочно произвела Данилова в наши герои. Данилов в это время занимался делом: транспортировал в Москву двух пассажиров самолета Як-42, упавшего в Каму недалеко от Перми. Самолет, выполнявший рейс Пермь – Краснодар, благополучно
В живых из сорока шести человек остались только двое, и один из этих двоих был настолько, выражаясь медицинским языком, тяжел, что его можно было бы назвать бесперспективным, но опытные врачи знают, что тут дело тонкое. Кажется, нет перспективы и уже не будет, отказали все органы, кроме сердца, которое, скорее всего, по инерции продолжает пока сокращаться. Но вдруг начинают работать почки, следом восстанавливается самостоятельное дыхание, а там и сознание непременно вернется, некуда ему деваться, если пациент пошел на поправку.
К двум спасенным пассажирам добавился один «свой» пациент – спасатель-водолаз Григоров, у которого после очередного подъема случился гипертонический криз. Криз быстро купировали, Григоров порывался было вернуться к работе, но его не пустили, и как оказалось, не зря: после того, как Ил-76 набрал высоту, давление поднялось снова и еще на кардиограмме появились признаки ишемии. Ничего особо страшного, когда периферические сосуды сужены (следствием этого как раз и является подъем давления), сердцу труднее гнать кровь по кровеносной системе, потому что возрастает сопротивление. Чем тяжелее работать, тем больше кислорода необходимо сердечной мышце, возникает ишемия, недостаток питания.
С Григоровым возни получилось больше, чем с остальными пациентами. Те двое были без сознания, поэтому лечению не противились, а Григоров то не хотел ложиться, утверждая, что превосходно себя чувствует, то не хотел снимать повторную кардиограмму («Сейчас опять чем-нибудь напугаете»), то отказывался от укола… В конце концов, Сошников как главный из четырех врачей, вылетевших в Пермь, прибегнул к крайним средствам – обложил Григорова отборным матом (Данилов и не предполагал, что Дмитрий Геннадьевич умеет составлять из нецензурных слов столь длинные и витиеватые фразы), а для усиления эффекта еще и пригрозил рапортом. Григоров сник и отдался в руки медицины.
– Теперь все, – вздохнул он, когда Данилов начал накладывать электроды для снятия контрольной, третьей по счету, кардиограммы. – Медкомиссия, пенсия, домино на лавочке…
– Импотенция, облысение, геморрой, болезнь Альцгеймера, кладбище… – таким же скорбным тоном продолжил Данилов.
Есть люди, которых надо пожалеть, чтобы им стало лучше, но есть такие, которых сочувствие, наоборот, выбивает из колеи. Тут главное – не ошибиться. Но Григоров явно относился к последним, которым жалость противопоказана.
– Что так? – спросил он, недоуменно хлопая глазами.
– Ты начал, я продолжил, – ответил Данилов.
Григоров ничего не ответил.
Взгляд у Никиты, открывшего дверь Данилову, был какой-то странный.
– Выкладывай, что там у тебя, – подбодрил Данилов. – Выиграл в карты пятьсот рублей и не знаешь, как ими распорядиться?
– Нет, – мотнул лохматой головой Никита. – Деньгами распорядиться – дело нехитрое, главное, чтобы они были. У меня другое…
– Какое же? – Данилов снял куртку и нагнулся, чтобы развязать шнурки на ботинках. – Или это тайна?
– Нет. У нас в школе хотят провести встречу с каким-нибудь выдающимся человеком…
– Это хорошо, – одобрил Данилов. – Можно Тимати пригласить или артиста Хабенского.
– Лучше Лизу Боярскую. – Никита мечтательно закатил глаза. – Или Максим… Но кандидатура уже есть, осталось только получить согласие.
– Если правильно взяться за дело, оно будет. – Не найдя в прихожей своих тапочек, Данилов прошел в ванную в носках. – Знаменитости обожают выступать перед молодежью, передавая ей свой опыт.
– Значит, возражений нет? А когда будет можно? В какой день?
– Подожди-подожди…
Если врач моет руки, то он не станет отвлекаться ни на что, пока не закончит. Чистые руки – такое же каноническое свойство врача, как и доброта, заботливость и сострадание. Поэтому у пациентов принято не давать деньги доктору в руки, а совать их в карман халата, чтобы доктор зря их не пачкал.
– Подожди-подожди… – повторил Данилов, вытирая руки полотенцем. – Что означает: «Когда будет можно?»? Это со мной, что ли, встреча? Или я что-то не так понял?
Никита утвердительно кивнул.
– Со мной? Бред какой-то! Или ты решил пошутить?
– Это не розыгрыш. Я написал сочинение… – бубнил Никита, следуя хвостом за Даниловым на кухню. – Англичанка прочла его завучу, которая решила, что надо бы устроить встречу. Вызвала меня и сказала: «Спроси у папы, когда он сможет…»
Никита никогда не называл Данилова «папой». Начинал с «дяди Володи», потом перешел на «Вову». Выкать тоже давно перестал. Но в школе Данилова считали отцом Никиты, в первую очередь потому, что сам Никита так его представлял, не вдаваясь в подробности, что отец не родной, как теперь принято говорить, не биологический.
– И ты, малолетний предатель, пообещал спросить?
– Да. А почему я предатель? Что я такого сделал?
– Заварил кашу, которую теперь надо расхлебывать. – Готовить не хотелось, поэтому Данилов достал из холодильника целую подкову краковской колбасы и посмотрел на Никиту. – Будешь?
– Нет.
Данилов отломил половину и убрал обратно в холодильник. Краковская колбаса, помимо всего прочего, хороша и тем, что не надо возиться с ее нарезкой. Взял в одну руку булку, а в другую – кусок колбасы и откусывай поочередно, наслаждайся. Данилов ел и слушал Никиту, сидевшего напротив. Выражение лица мальчика сменилось на недоуменно-виноватое.