Доктор Данилов в роддоме, или Мужикам тут не место
Шрифт:
— …Владимир Александрович очень добросовестный врач. — Небольшая пауза. — Некоторые наши сотрудники просто восхищаются той самоотверженностью, с которой доктор Данилов оказывает реанимационное пособие. Сказывается многолетняя работа на «скорой помощи». Но меня как главного врача гораздо больше радует не самоотверженность анестезиологов-реаниматологов, а снижение смертности. Следует уделять больше внимания нашим пациенткам до того, — Гавреченков сделал ударение на последних словах, — как они впадут в состояние клинической смерти. Хороша
Большая часть присутствовавших на заседании комиссии смотрела на Данилова сочувственно. Даже Федоренко и та украдкой подмигнула ему, держись, мол, перемелется — мука будет.
Смысл сказанного главным врачом был ясен всем: доктор Данилов — старательный дурак. Данилов многое мог стерпеть или хотя бы попытаться — кроме обвинений в глупости и непрофессионализме. И гаденького тона, с которым были произнесены слова «сказывается многолетняя работа на „скорой помощи“».
Данилову приходилось встречать врачей, снисходительно или даже полупрезрительно относившихся к своим коллегам со «скорой помощи». Ничем, мол, эти «таксисты в белых халатах» на врачей не похожи. Они больше по больницам возить умеют, чем правильные диагнозы ставить и правильно лечить.
Лет пять-шесть назад в гостях некий кандидат наук, невропатолог из Первой градской больницы при Данилове назвал врачей «скорой» разъездными коновалами. Данилов заметил, что подобные заявления можно услышать только от идиота с дипломом медвуза, а не от врача. Кандидат-невропатолог оскорбился и предложил Данилову продолжить разговор на лестничной площадке. Данилов вышел, аккуратно, чтобы не переусердствовать (то есть не ломать костей), дал оппоненту в нос и вернулся к застолью.
Гавреченкову хотелось дать в нос не сдерживаясь, так, чтобы кости захрустели, превращаясь в крошево, а для остановки кровотечения понадобился бы килограмм ватных тампонов и километры бинта.
Дождавшись, пока главный врач закончит свое «импровизированное» выступление, Данилов медленно поднялся на ноги, чувствуя на себе взгляды всей аудитории.
— Прошу слова! — Для надежности Данилов спрятал кулаки в карманах халата.
— Пожалуйста, Владимир Александрович, — разрешила Нижегородова, явно думая, что Данилов намерен покаяться и пообещать впредь никогда-никогда, и так далее.
— Спасибо. — Данилов перевел взгляд на главного врача. — Совместная работа с Вами убедила меня, Алексей Емельянович, в том, что вы не слишком хорошо разбираетесь в акушерстве и гинекологии, а уж о анестезиологии и реанимации вы судите на уровне студента второго курса…
— Вы забываете, с кем говорите! — Только что усевшийся на свое место Гавреченков вскочил и обернулся к Данилову. — И вы забываете, где мы находимся.
— Вам хочется пригласить ко мне психиатра? — усмехнулся Данилов.
Часть аудитории рассмеялась в открытую, не таясь. Другая часть поспешила прикрыть рты руками.
— Мы поговорим после заседания! — взвизгнул Гавреченков.
— Почему же? — С деланым недоумением Данилов пожал плечами. — Вы принародно высказались в мой адрес, так почем же я не могу отплатить вам той же монетой?
— Справедливое
Вознесенский, сидевший в четвертом ряду, дотянулся до Данилова и несколько раз дернул его за халат — садись, мол, не выступай. Данилов не обратил на это никакого внимания.
— Я не раз давал наркоз на ваших операциях, Алексей Емельянович, и скажу откровенно: как профессионал вы не состоялись. Главный врач из вас тоже не очень-то получился. Вы не можете руководить, вы можете кричать, оскорблять, приказывать, наказывать, но вряд ли все это называется руководством. Я не собираюсь утомлять народ примерами, но если вы настаиваете…
Гавреченков не настаивал. Он с ненавистью посмотрел на Данилова, покачал головой и сел на свое место.
Данилов тоже сел. Он сказал все, что хотел сказать. Не оправдываться же, в самом деле, доказывая коллегам, что ты — хороший анестезиолог.
Данилов не считал себя по-настоящему хорошим анестезиологом. Но и дураком он себя не считал. Более того — Данилов твердо знал, что он не дурак. И уж тем более не пофигист.
Стоило только Нижегородовой объявить заседание законченным, как Гавреченков отыскал в толпе сотрудников Данилова и громко сказал:
— Владимир Александрович, пойдемте со мной.
— Не лезь на рожон, — услышал Данилов за спиной голос Вознесенского, но отвечать ничего не стал.
Следом за Гавреченковым он прошел по коридору, миновал пустую приемную и очутился в кабинете главного врача.
Здесь появилось нечто новое — большая фотография в хромированной металлической рамке, висевшая на стене выше прочего «иконостаса» — почетных грамот, которыми был награжден родильный дом. На фотографии Гавреченков, оскалившийся, как самурай во время атаки, пожимал руку столичному мэру на фоне какого-то скопления людей в строгих деловых костюмах.
«Наш пострел везде поспел», — подумал Данилов.
Уселся он, не дожидаясь приглашения, — был уверен, что главный врач не предложит. Отодвинул стул, слегка развернул его и уселся в свободной позе.
Гавреченков плюхнулся в кресло, положил руки на подлокотники, и, словно напитавшись сил, обрушился на Данилова:
— Что вы себе позволяете, доктор? Вы нахамили мне во время конференции…
— Заседания комиссии, — машинально поправил Данилов.
— Без разницы! В ответ на мою критику вы позволили себе демагогические заявления…
— Тогда почему же вы не разоблачили меня прямо там, на глазах у всех?
— Я не намерен превращать заседание КИЛИ в балаган или поле для сведения счетов! — Гавреченков хлопнул ладонью по столу, но на Данилова это не произвело ровным счетом никакого воздействия. — И хочу предупредить вас, что мы, кажется, не сработались!
— Я это давно понял, — ответил Данилов. — Еще во время первой совместной операции.
— Очень хорошо. — Гавреченков помолчал, собираясь с мыслями. Было заметно, что он ожидал другого ответа. — Знаете что, Владимир Александрович, я с удовольствием подпишу ваше заявление об уходе и даю слово, что мои отзывы о вас будут положительными.