Доктор Данилов в сельской больнице
Шрифт:
— За дам я тебе так дам — не обрадуешься! — пригрозила Елена и отсоединилась.
«Да — я не приватизатор, — подумал Данилов. — Видел бы меня сейчас дядя Гоша — перестал бы уважать». В Москве в Карачарове был у Данилова сосед, дядя Гоша, отставной прапорщик и талантливый, идейный приватизатор. Дома у него многое было приватизированным — и посуда, и постельное белье, и кое-что из мебели. «Когда в отставку вышел, так непривычно было покупать лампочки, мыло, зубную пасту и прочую хрень за живые кровные деньги, — вздыхал дядя Гоша и с видом мученика добавлял: —
Идти без вещей было приятно. Не спрашивая ни у кого дороги, Данилов вышел к станции и порадовался тому, что уже начал ориентироваться в Монаково. Голод уже напоминал о себе бурчанием в животе, но правильнее было сначала обжиться на новом месте, а потом уже отпраздновать новоселье. Купить каких-нибудь вкусных пирожков (откуда-то взялась у Данилова уверенность в том, что в Монаково должны быть вкусные пирожки), приличного чаю (кипятильник и кружка имелись)… Мысли о чае сменились мыслями о пиве. «Однако какая навязчивость, — удивился Данилов. — Это природа местная, что ли, так действует, или удаленность от родных московских мест?» Времени на дальнейшие рассуждения не осталось, потому что Данилов уже шел по пристанционному рынку, и уже попалась на его пути женщина с лотком, на котором аккуратными стопочками было разложено постельное белье.
Белый, без затей, полуторный комплект обошелся Данилову в пятьсот рублей.
— Лучше цены, чем у меня, не найдете, — гордо сказала торговка. — За пятьсот рублей такое качество да две наволочки!
Данилов открыл пакет с угла и двумя пальцами пощупал материю, оказавшуюся довольно плотной на ощупь.
— Не марля, — ударение почему-то было сделано на последней букве, — и сшито хорошо, без перекоса.
— А где тут у вас можно подушку и одеяло купить? — поинтересовался Данилов.
— Пух-перо или синтепон какой?
— Синтепон, — пуховых и перьевых спальных принадлежностей Данилов не любил за тяжесть и за то, что в них с удовольствием размножалась всякая мелкая живность.
— Двести пятьдесят — подушка, пятьсот пятьдесят — одеяло.
Данилов оглядел торговое место, но никаких одеял не увидел.
— Семьсот за все! — скинула торговка, истолковав замешательство Данилова как недовольство ценой. — Ниже — только если подарить.
— А где? — спросил Данилов.
— Сейчас принесу! — сверкнула золотыми зубами торговка и попросила соседку, продававшую носки: — Вер, пригляди за моим товаром! У молодого человека комплект оплачен. Может, вам еще чего, так вы разом скажите.
— Спасибо, больше ничего не надо, — ответил Данилов, думая о том, в каком возрасте его перестанут называть молодым человеком.
Самой торговке было на вид 45–46 лет.
На обратном пути Данилов зашел в салон связи и купил местную сим-карту, не столько для того, чтобы не тратить лишних денег на роуминг, сколько ради отсечения московских знакомых, не посвященных в его жизненные передряги.
За время отсутствия Данилова репертуар в общежитии успел смениться. Любители отечественной классики теперь
У подъезда стояли две женщины средних лет и, свободно перекрывая музыку и пение, беседовали.
— Уколы этому идиоту я колю стоя, потому что он не может лежать кверху голым задом, ему совесть не позволяет небесам зад показывать, как тебе это?
— Ну, не небесам ведь, а потолку, не во дворе же колешь.
— Это не имеет значения. Кверху — значит небесам!
— Что, он и на бабу никогда не забирался? Там же тоже…
— Я тебя умоляю, Тома! Какие женщины?! Где вообще Мухортов и где женщины?! Нет, завтра же скажу Елене Борисовне, чтобы показала его психиатру. А то натворит чего, а мы отвечай…
— С тебя-то, Ань, какой спрос?
— Большой! Старшая сестра за все отвечает…
Данилов поздоровался с женщинами, ему вежливо, с улыбкой ответили, но никаких вопросов не задали — проявили деликатность. Застелив постель, Данилов полюбовался наведенной красотой, затем достал из сумки полотенце и пластиковые шлепанцы, отправился в душ, смывать усталость и лишние впечатления. Комнату сдуру не запер, не приобрел еще такой привычки, но, когда вернулся, застал дверь запертой и увидел на ней записку: «Заберите ваш ключ в 15-й комнате».
Неизвестный доброжелатель пожелал сохранить анонимность, или, скорее всего, решил, что в преддверии скорого знакомства подписываться нет смысла. Данилов пригладил рукой мокрые волосы (расческу он с собой не взял), поправил висевшее на плече полотенце и постучался в дверь пятнадцатой комнаты. На двери Данилова номер был написан черной краской, а здесь красовался пластиковый квадратик с единицей и пятеркой.
Данилов негромко постучал, и дверь тут же открылась.
— Заходите, — пригласила миловидная, коротко стриженая шатенка лет тридцати в черном шелковом халате, воротник которого был расшит золотыми узорами.
— Здравствуйте, я из 12-а.
— Здравствуйте, я уже поняла, — улыбнулась женщина. — Ну, что вы стоите, я же пригласила войти.
— Мне бы ключ, — улыбнулся в ответ Данилов, — я приведу себя в порядок, избавлюсь от этого, — он дотронулся до полотенца, — и…
— …проверите, ничего ли не пропало, и тогда решите, с чего начинать знакомство.
— Ну зачем же так… — смутился Данилов, принимая ключ, который был вынут из кармана халата.
— Я заварю чай, так что приходите обязательно, — сказала ему в спину соседка и тихо, без стука, закрыла дверь.
Данилов причесался, погляделся в зеркало, висевшее на одной из дверок шкафа, и подумал, что если тебя пригласили на чай, то уместно что-то принести. Но с другой стороны, бежать в магазин и обратно — это минут пятнадцать-двадцать, получится не очень-то и вежливо. Так что пришлось отправляться в гости с пустыми руками.
— Я вообще-то ненадолго, — с порога начал Данилов, — чисто познакомиться и поблагодарить за урок. Действительно, не дело — дверь открытой оставлять, да еще с ключами…