Доктор Данилов в сельской больнице
Шрифт:
— Да что ты выдумываешь! — возмутилась Елена. — Навыдумывал, не поймешь чего, и страдаешь. От общения с идиотами и негативных последствий никто не застрахован. И все это понимают. Так что давай больше не будем на эту тему.
— Давай, — согласился Данилов.
— Ты никого не подвел!
— Не подвел!
— Данилов, ты невыносим!
— Невыносим!
— И не надо издеваться! — обиделась Елена.
— Лен, давай не будем, — попросил Данилов. — Я же не издеваюсь, а просто шучу. Не бери в голову…
— Поживешь с тобой, научишься вообще ничего не брать в голову, —
Остаток вечера прошел в обсуждении предстоящего ремонта. Сначала, еще до переезда, вроде как сочли, что он в новой квартире нормальный (предыдущие хозяева отделали ее незадолго до разъезда) и что она вполне годится на роль уютного семейного гнездышка. Затем Елена захотела перекрасить стены и изменить еще кое-что по мелочи, но быстро передумала, решила, что сойдет и так, начала обставляться. Но после все же решила, что чужой дизайн ей не по душе и лучше бы квартиру покомнатно отремонтировать так, как хочется. Чтоб уж жить и не тужить.
У Данилова, если честно, никакой потребности в новом ремонте не было, ему и старый был хорош, но если уж любимая женщина хочет, то, как пели Битлы, «Let it be» («Let it be» — «пусть будет так» — англ.), все равно не переспоришь. Единственным, против чего он возражал, были точечные светильники, которые сильно нравились Елене. Она считала их экономичными, эргономичными и очень стильными, а Данилову казалось, что подобный стиль хорош где угодно, кроме дома. Максимум, на что он готов был согласиться, — на карту звездного неба из разномастных, сообразно размерам и яркости звезд, точечных светильников на потолке в спальной, но согласно концепции Елены им полагалось быть выложенными спиралью.
— Это элегантно, Данилов! — убеждала она. — Массивные хрустальные люстры давно ушли в прошлое!
Он не понимал, при чем здесь массивные хрустальные люстры, которые ему никогда не нравились, и пытался показать в Интернете устраивающие его варианты. Елена смотрела, морщилась и браковала. Наконец Данилов потянулся и сказал:
— Не красна изба углами, а красна пирогами.
— Ты проголодался? — удивилась Елена.
— В некотором смысле — да, — кивнул Данилов и пояснил: — Это я намекаю на то, что мне спальня в первую очередь дорога не светильниками, а таинствами, которые там регулярно происходят.
— Это так по-мужски: сводить любой разговор на тему секса, — вздохнула Елена, но озорно сверкнувшие глаза выдали ее истинные намерения…
За неделю Данилов объехал полтора десятка мест, в основном стационаров. Анестезиолог-реаниматолог — специальность тяжелая, можно сказать — неблагодарная, нервная, поэтому вакансий по ней куда больше, чем, например по пластической хирургии или венерологии. Но столичная ситуация с медицинскими кадрами заметно отличалась от провинциальной. Московские главные врачи и их заместители были разборчивы и принимали не каждого.
Некоторые, как, например, главный врач пятого госпиталя для ветеранов войн, открыто признавали, что предпочитают нанимать приезжих, которые более зависимы и оттого более
«Прописаться, что ли, в Монаково?» — пошутил сам с собой Данилов, выходя из кабинета.
Тягостно было ездить на собеседования, и еще хуже было ежевечерне рассказывать Елене о своих неудачах. Она слушала, пыталась приободрить, но посодействовать в трудоустройстве больше не предлагала — или обиделась, или поняла, что это бесполезно.
В воскресенье Елена с Никитой уехали на экскурсию в Суздаль, а Данилов продолжил изучать вакансии. После часового блуждания по сайтам он решил снизить планку и начал копировать в папку «Работа» вакансии «врач приемного отделения».
Врачи приемного покоя требовались чуть ли не в каждой третьем, если не втором стационаре. Оно и ясно: нет работы хлопотнее, чем там. Его по старинке называют приемным покоем. Это ведь только непосвященные думают, что врач приемного отделения принимает больного у «скорой» и передает дальше по эстафете. В общем-то так оно и есть, но больного в приемном покое положено расспросить, осмотреть, завести на него историю болезни и записать туда свой осмотр, пригласить к нему при необходимости консультантов и только потом решать, в какое отделение его положить.
Врач приемного покоя должен хорошо и быстро соображать, чтобы не принять у «скорой» непрофильного больного (некоторые особо одаренные деятели могут и дизентерию под видом пневмонии привезти), чтобы положить больного туда, куда надо (отделений много), чтобы не отказать в госпитализации тому, кому она требуется, и не госпитализировать того, кому в стационаре нечего делать.
Врач приемного покоя должен иметь крепкие нервы, чтобы противостоять натиску снаружи и изнутри. Снаружи на него наседают «скорая помощь», пришедшие на плановую госпитализацию, пришедшие сдаваться самотеком… Изнутри атакуют врачи отделений: «А кого это к нам положили?! А зачем?! А почему?!» Всем ведь не угодишь.
Когда-то Данилов работал врачом приемного отделения в Склифе. «А почему бы и нет? — подумал он. — Поработаю в приемном, обвыкнусь, а потом, при первом же удобном случае, перейду в реанимацию».
Выбрав первую (очень хотелось, чтобы и последнюю) десятку стационаров, Данилов выключил ноутбук и позвонил Полянскому. Пора было встретиться, не все же время только по телефону общаться.
Он еще спал, ответил не сразу, голос у него был сонный.
— Это я, говорящий будильник! — отрекомендовался Данилов. — Хочу прийти к тебе с приветом, рассказать, что солнце уже часов шесть как встало!
— Одну минуточку! — попросил Полянский.
Минуты три в трубке слышался его бас, перемежаемый высоким женским голосом. Слов было не разобрать, да Данилов и не пытался. Во-первых, чужие разговоры подслушивать нехорошо, во-вторых, и так ясно, что диалогу положено быть примерно таким:
— Зайчонок (Пусечка, Солнышко, Милая, Любимая, Малыш и т. п.)! К нам (обязательно «к нам», а не «ко мне»!) собирается в гости Вова Данилов! Помнишь, я про него рассказывал?
— Фу-у, Гошенька (Гусик, Игоречек, Медвежонок, Сладкиймой, Игочка…)! Я не хочу никакого противного Данилова! Я хочу тебя, мой шалунишка!