Доктор Данилов в Склифе
Шрифт:
— А кто их любит? Разве что мазохисты…
— Мазохисты любят, когда шелковой плеткой по попе гладят. — Данилов не стал уточнять, почему именно шелковой. — А если ты не любишь проблемы, то делай так, чтобы их у тебя не было… Или хотя бы было поменьше. Старайся – и получится.
— Как будто я не стараюсь.
— Совершенно не стараешься. И не будешь, потому что не хочешь. Ты лучше уйдешь из Склифа с высоко поднятой головой и начнешь где-то в другом месте. Там месяца за два-три тебя раскусят и избавятся…
— Подобные пророчества неуместны, ты не находишь?
— Они жизненны и оттого
— Давай не будем валить все в одну кучу. — Терпение Данилова подходило к концу. — Ты говоришь так, словно я нигде не работаю и ничего не зарабатываю. Это же не так. Я меняю места работы, но я все время работаю, не сижу месяцами дома в ожидании чуда. И зарабатываю, конечно, не столько, сколько ты, но тоже неплохо. Плюс квартиру в Карачарове сдаем. Так что родить ребенка тебе никто не мешает. Я только «за». Обеими руками.
— Данилов, ты никак не поймешь меня! Смотри, вот я забеременела, а тебя с очередной работы выжили. Я же выкину на нервной почве. От волнений и переживаний. А вдруг тебе не удастся быстро найти следующую работу? А вдруг там будут платить гроши?..
— Зачем сгущать краски?
— Затем, что так оно и будет. Вот если бы ты прижился, то есть приработался где-нибудь, то тогда… и вообще… Ну разве ты не понимаешь, что это уже перебор?! Это я должна спрашивать «зачем?!». Вот зачем ты нахамил начальству в Склифе?! Зачем еще с кем-то цапался по дежурству?! Зачем тебе это?!
— Так получилось. А нахамил я, потому что он первым попробовал меня унизить…
— Боже мой! — Елена прижала ладони к вискам и пошла вперед. — Боже мой! Старая песня о главном! Для кого я все говорю? Для себя? До Никиты доходит в десять раз быстрее!
— Он умный, а я дурак! — отозвался Данилов за ее спиной.
— В твоем возрасте этим бравировать неприлично!
— Лен, давай прекратим. — Данилов предпринял последнюю попытку к перемирию. — Ты же не первый год меня знаешь и прекрасно понимаешь, что всякие там компромиссы – это не мое…
— А что, мое, что ли?! — Елена снова остановилась и начала шарить рукой в сумке. — Или ты думаешь, что я просто тащусь от компромиссов?! Напрасно! Просто есть такое слово – «надо»! И под него мне приходится подгонять свое «хочу»!
Она вытащила из сумки платок и разрыдалась. Данилов взял жену под руку и повел к машине. В машине можно было спрятаться, а еще там была вода – и попить хватит, и умыться. Он ничего не говорил – знал, что без толку. Пусть сначала эмоции улягутся.
Эмоции у Елены улеглись чисто внешне ровно настолько, чтобы можно было на скорую руку обновить макияж в салоне автомобиля. В душе ее продолжала клокотать буря. Спокойствие Данилова (в некоторой степени показное) она расценила как равнодушие к ее мнению и решила, что просто обязана если не вывести его из себя, то хотя бы сделать менее спокойным. Не из вредности, а для того, чтобы заставить задуматься над всем, что она сегодня ему сказала. Перебрав в уме возможные варианты, Елена остановилась на одном, как ей казалось, лучшем из всех. Правда, это только казалось, потому что гнев и раздражение плохие советчики в подобных вопросах.
— В
— Это упрек или констатация факта?
— Это напоминание. Если я ради тебя иду на какие-то уступки, то и ты ради меня должен делать то же самое. Ведь мы же одна семья.
— В семье, как мне казалось, не принято предъявлять друг другу неоплаченные счета, — тихо, как будто про себя сказал Данилов.
— Что? — Дорожный шум помешал Елене расслышать фразу полностью.
— Ничего, — так же тихо ответил Данилов.
Он достал из поясного чехла мобильный и нажал одну из кнопок.
— Никита?.. Ты дома?.. Прекрасно. Мама подъедет минут через десять, помоги ей разгрузить машину.
— У тебя что, в спину вступило? — спросила Елена. — Давай в аптеку за метиндолом заедем, а то дома у нас только йод и аспирин…
— В душу мне вступило! — ответил Данилов. — Останови, пожалуйста, машину, я выйду.
— Зачем? — удивилась Елена, но послушно перестроилась в правый ряд.
— Хочу побыть один, — честно признался Данилов.
— Вова, не дури! — потребовала Елена.
— Ты меня хорошо знаешь, не остановишься – выйду на ходу, — пригрозил Данилов.
— Ну, прости меня, пожалуйста. Ляпнула, не подумав.
— Останови. — Данилов взялся за ручку двери.
— Останавливаю! — Елена испугалась, что он действительно попытается выпрыгнуть на ходу, и резко нажала на тормоз. Сзади послышались возмущенные гудки, но, на счастье, обошлось без столкновения.
— Пожалуйста! Иди и будь один! Хоть всю оставшуюся жизнь! Флаг тебе в руки! Я тоже, если хочешь знать, не прочь отдохнуть!
«Что я несу?!» – ужаснулась Елена. Слова были чьими-то чужими, вылетавшими помимо ее воли.
Исправлять что-либо было уже поздно. Хлопнула дверца, и Елена осталась одна. Она попыталась вызвонить Данилова по мобильному, но он не отвечал. Не хотел отвечать. Даже не доставал телефон – и так было ясно, кто звонит.
Взвинченные нервы побуждали Данилова двигаться все быстрее и быстрее, чуть ли не бегом. Не отдавая себе отчета, куда и зачем он едет, Данилов спустился в метро и сел в поезд в сторону центра. Решение было правильным – мерное покачивание вагона и ритмичный перестук колес оказали успокаивающее действие. К «Пролетарской» исчезла внутренняя дрожь, сердце перестало надсадно стучаться в грудную клетку, а в голове прояснилось. Затылок все еще был тяжелым, но это уже пустяки.
На «Китай-городе» Данилов вышел из вагона, намереваясь прогуляться по центру, но неожиданно для самого себя пересек перрон и сел в поезд, идущий до «Медведкова». «Доеду до «Тургеневской», что ли», — подумал он, прекрасно понимая, что и на Чистых прудах ему сегодня не гулять.
«Осторожно, двери закрываются. Следующая станция «Сухаревская»…»
— Склиф, — вслух подумал Данилов, но выходить не стал – до начала дежурства оставалось больше четырнадцати часов. Ночевать на диагностической койке в приемном отделении? Фи, какой моветон…