Доктор и Жизнь
Шрифт:
Мертвяк ранга третьего задымился лёжа на снегу. Давненько я таких не видел, честно говоря… Опыт улетел мимо, но и хрен с ним, мне этот третьеранг погоды не сделает.
Итак, значит Гренландии мертвяки тоже коснулись…
Поднял тело мертвяка и начал обследовать на предмет возраста. Одежда в крайне плохом состоянии: некогда оранжевая зимняя куртка наличествовала только в виде болтающегося истрёпанного пояса, который никак не желал оторваться от чёрного тела, тёплые меховые штаны представляли из себя поножи Конана-варвара, которые соседствовали с зимними ботинками, «уехавшими» по ноге вверх, так как подошвы их были пробиты ногами насквозь. Но одежда — это косвенный показатель. Я достал нож и двумя уколами вскрыл череп мертвяка, чтобы посмотреть на его мозг.
Да, определённо, этот мертвяк существует уже минимум
Итак, если этот бедный идиот сожрал тут всех и носился по окрестностям пару лет, то получается, что вокруг не осталось никого живого. Да, новых знакомых мне сейчас не надо. Вообще не надо.
Начал обследование домов.
— Тотошка, — да, я решил называть того Вояку Тотошкой. — Бери с собой одного и обследуй все дома по этой стороне улицы на предмет материально-технических ценностей и живых.
Сам я подал условный знак двоим Воякам, которых окрестил Страшилой и Железным Дровосеком, для простоты ЖД. Индивидуальность этим железякам не нужна, но мне так приятнее с ними взаимодействовать. Люди в конце концов предают тебя, сколько бы ты добра им не сделал, а вот машины не предают. Захар — это не машина, это обоссаный изуверский интеллект, прямо как в цикле фанфиков SadDecorator'а по «Warmace 41 000». Была там целая арка с изуверским интеллектом, в ловушку которого попала бедная Джинни. Он всё правильно показал, невероятно реалистично, если смотреть на события, произошедшие со мной. Захар не чокнулся, вовсе нет, но он внезапно начал считать, что знает как будет лучше для человечества, а уже это повлекло целую череду умозаключений, которые привели к тому, что я сейчас в жопе мира обследую дома давно мёртвых гренландцев…
Вояки и Работяги меня кинуть не смогут, они не тупые, а очень даже умные, но в них нет алгоритмов, которые могут привести к нехорошим для меня выводам. Человеческий мозг — это комплекс аналоговых вычислительных мощностей, которые, сука, будто специально созданы для предательств. Я никого никогда не кидал. Я просто делал то, что считаю правильным, мой этический кодекс опирается на клятву Гиппократа, правильное воспитание, а также события из жизни, которые привели к созданию такой ебанутой личности как я. Отец легко отказался от меня, но воспитывал-то по большому счёту меня не он и не мать. Как и любой ребёнок 90-х годов я первые, самые важные годы своей жизни, воспитывался бабушкой с дедушкой и Юрием Хоем. Сектор Газа — это легенда. Как я только не стал панком…
Дедуля — это был жёсткий и честный мужик. У нас в семье не принято было про него говорить, так как у отца были с ним жесткие тёрки практически всю жизнь. Погуляйкин Леонид Павлович — это ветеран-фронтовик, он был одним из тех кто брал Берлин. После войны работал на заводе «Большевик», том самом, который потом с потрохами выкупили иностранцы в 2014. Бухал дед, конечно, страшно и самоотверженно. Самое яркое и негативное воспоминание из раннего детства связанное с дедом: я стою на потрескавшейся асфальтовой дороге под кустом сирени, смотрю как бабушка вытаскивает деда из лужи, где он лежит пьяный и спит. Стыд? Я был слишком маленьким, чтобы испытывать стыд за кого-то. Нет, я тогда искренне не понимал чего это бабушка матерно орёт на деда и будит его, ему ведь, по всей видимости, нормально там. Отца, как рассказывала мать, постоянно третировали за выходки деда, родственники, на работе подшучивали, а он человек тяжелый, несколько раз были эпизоды с нанесением средних телесных повреждений. Отношения стремительно портились, отец запретил деду видеться со мной, о чём я узнал сильно позднее, а потом рак печени, восемь
Бабушка — это крепкая женщина, прошедшая войну с 1943 года. Была санинструктором, на её личном счету триста семь спасённых солдат. Благодаря таким как она, как показывала статистика, 85 % раненных возвращались в строй, потому что их правильно перевязывали и вовремя доставляли в госпитали. Работала учителем физики, умерла от инсульта в 2015 году. Тихая и спокойная женщина, которая привила мне любовь к литературе.
Это было другое поколение. Другие люди. И воспитывали меня они. Вопреки опасениям родителей я не стал алкашом, хотя первые пять лет своей жизни провёл с дедушкой и бабушкой. Мои нынешние знания психиатрии подсказывают мне, что в первые три с половиной года жизни человека формируется личность, а всё что потом — это доводка этой личности до завершённости. И личность у меня сформировалась, смею надеяться, на основе влияния принципов дедушки и бабушки, поэтому мы с отцом ментально не очень похожи и никогда не были особо близки. Есть яркое и хорошее, несмотря на ебучие 90-е, детство, есть нормальные взаимоотношения, но искренней и полной теплоты во взаимоотношениях у нас не было никогда, я это чувствовал, хоть и не хотел принимать. А мать — это ведомая личность, она против отца никогда ничего не скажет, ибо подавлена им уже давно. В детстве такое дерьмо не замечаешь, но сейчас я понимаю, что она живёт с ним и действует в его благо исключительно благодаря чему-то подобному Стокгольмскому синдрому. И если уж отец решил меня списать — значит решение взвешенное и целиком для него оправданное, а также всецело поддержанное матерью. Родители, блядь, года… Тц…
Первый дом, зелёного цвета, утеплённый, зараза, но окна выбиты, дверь колышется на ветру, в прихожей разбросаны сухие кости, тщательно обгрызенные и переломанные чем-то тупым и тяжёлым. Всё как обычно: люди трусливо прятались в домах, а ублюдочный мертвяк жрал их по-отдельности.
Электронику, которая имелась здесь в небольшом количестве, я сложил в брезентовый мешок, который повесил на пояс скафандра. Картинка сюрреалистическая и достойная фильма в жанре «трэш»: мародёр из космоса высадился в Гренландии и грабит деревушку на предмет электроники.
Следующий дом отличался от предыдущего не только коричневым цветом, но и следами сопротивления: кровь тут лилась обильнее, видны пулевые отверстия в окнах и на стенах. Оружие обнаружилось среди костей, это оказался помповый дробовик с наглухо разбитым прикладом. В нашем сай-фае ему места нет, он во всём уступает даже рентген-лазеру.
Тут я собрал семь мобилок, пять ноутбуков, а также выдрал из бытовой техники десяток микросхем. В доме обитало как минимум восемь человек, но черепов я обнаружил всего четыре. Куда делись ещё четверо — загадка.
Так и ходили по домам ещё часа четыре. В итоге набралась целая груда разнокалиберной электроники, которую я использую чуть позже, а пока мне нужен транспорт.
Транспорт в изобилии находился на улице, но частично проржавел и был разбит беспокойным мертвяком-неолуддитом.
Для своей мастерской я выбрал местную церковь, как самое большое помещение. Вымели все кости, коих тут оказалось аж сто с чем-то комплектов. Это значит, что мертвяк на раннем этапе был далеко не один. Здесь могут быть ещё, но, как мне кажется, их нет, ибо мы шумели, а никто ещё не вышел на приглашение к обеду.
Вынесли к хренам кафедру, скамейки, всякую атрибутику и статуи в честь сына Босха.
— Да я, сука, викинг! — воскликнул я, посмотрев на абсолютно пустой зал церкви, жуя вяленое мясо, наполовину освобождённое из упаковки.
Кстати, удалось выяснить, что это поселение несёт наименование… как там… сейчас… А! Иллоккортоормиут.
Мне это название в хрен не упёрлось, поэтому я решил назвать эту деревеньку Докспортом. Типа порт имени Доктора.
Натаскали внутрь награбленное, а затем, после избыточно сытного обеда-завтрака-ужина за две недели, я взялся за переделку квадроциклов в что-то более удобоваримое и грузоподъёмное.