Доктора Звягина вызывали?
Шрифт:
– Чёрт, я же вроде, закрывал машину, – внезапно проговорил Владимир, подходя к раскрытой настежь водительской двери.
– Может от ветра раскрылась, – предположил я.
Водитель подошёл к своему месту и заглянул внутрь. А затем раздался его громкий крик на всю Ландышевку:
– Едрид Мадрид! У меня руль украли!
Глава 9
Владимир заметался возле автомобиля, выкрикивая ругательства.
– Как это руль украли? – уточнил я. – Просто сняли с автомобиля, пока мы чай пили?
– Ну да, –
– Что у вас тут случилось? – спросила подошедшая Татьяна Семеновна.
Мы коротко обрисовали ей ситуацию, а затем я заглянул в комплекс к нашим дамам, и сообщил, что пока что поездка домой не предвидится.
– Татьяна Семеновна, вы лучше всех знакомы с населением Ландышевки, кто мог украсть наш руль? – поинтересовался я у фельдшера.
– Да тут и думать нечего. Ванька, дурачок наш местный. Страсть у него к автомобилям, всё мечтает свой собрать из запчастей, – ответила фельдшер.
– Из моего руля?! Ну-ка где этот Ванька, я сейчас из него самого какую-нибудь запчасть достану! – распылился Владимир, покраснев от гнева до уровня помидора. Я даже подумал, что у него снова давление может подскочить от таких нервов.
– Так, спокойно, – остудил я водителя, – с Ванькой пойду разговаривать я. Татьяна Семеновна, покажите мне его дом, пожалуйста.
– Да показывать нечего, вот по главной улице идёшь и самый последний дом справа его. Не ошибёшься. Только вот осторожнее там. Ванька к себе домой вообще никого не пускает.
Я кивнул и направился в заданном направлении. В деревне, строго говоря, очень сложно заблудиться. Здесь есть одна главная улица и парочка второстепенных. Вот собственно, и всё. Конечно, у нас в области были сёла и побольше, но Ландышевка по размерам была очень скромной.
Насчёт разговора с Ваней я не волновался. Судя по всему у него врождённое слабоумие. Курс психиатрии с университета я помнил очень хорошо, и как общаться с такими пациентами знал. При олигофрении выделяют три степени тяжести: дебильность, имбицильность и идиотию. Дебильность является самой лёгкой из форм. Люди с этой формой начинают позже ходить и говорить, страдают некоторыми дефектами речи и способны выполнять неквалифицированный труд. При имбицильности у людей также формируется речь, но со значительными дефектами и косноязычием. Движения у таких людей плохо координированы, к труду они не способны. При желании их можно обучить элементарным навыкам самообслуживания. Идиотия – самая тяжёлая форма олигофрении. При ней человек не способен к речи, необучаем и живёт, в основном, инстинктами.
Судя по всему у Ваньки именно дебильность, самая лёгкая форма. Передвигался он неплохо, да и по рассказу о собирании автомобиля можно сделать вывод о каких-то желаниях и интересах. Только вот забыл уточнить, один ли он живёт. Если да – надо позаботится о нем, возможно пристроить в какое-нибудь учреждение. Хотя обычно в такие заведения принимают только до восемнадцати лет. А потом отправляют в свободное плавание.
Я дошёл до нужного дома. Да уж, такой точно
Я подошёл к одному из окон и осторожно постучал. Вскоре в окне показался Ванька.
– Добрый день, я к тебе. Можно войти? – добродушно улыбаясь спросил я, стараясь делать между словами достаточные паузы, чтобы Ваня точно всё понял.
– Зачем? – настороженно спросил тот.
– Просто поговорить. Я врач, приехал сегодня лечить людей. Хочу вот с тобой пообщаться, – осторожно проговорил я, подбирая правильные слова.
– Врач? Хороший? – всё ещё через окно зачем-то уточнил Ваня.
– Хороший. Не обижу.
– Заходи. Надо мамку посмотреть, – шмыгнув носом, кивнул тот, исчезая из окна.
Я двинулся к двери, где меня уже ждал Иван. Он заторопился, чуть ли не втаскивая меня в комнату.
Ох ты ж…
Весь дом состоял из одной большой комнаты, где творилась ужасная антисанитарная обстановка. Грязные полы, какие-то тряпки по углам, куча посуды на столе, которую не мыли, судя по всему, примерно никогда. В центре всего этого великолепия стояла полуразвалившаяся кровать, где в куче тряпок лежала пожилая женщина. Видимо мама этого паренька.
От спертого воздуха у меня даже закружилась голова. Даже отсутствие стёкол в паре окон не помогало с проветриванием тех ароматов, что витали в воздухе.
– Мамка моя. Болеет. Ей нужен врач, – с важным видом проговорил Ванька, подходя к женщине и заботливо укрывая её какой-то тряпкой.
Я тоже подошёл к кровати и осторожно разбудил её.
– Вы кто? – испуганно спросила та, резко проснувшись.
– Добрый день, я Михаил Алексеевич, терапевт, – представился я, – расскажите что беспокоит.
– Ноги плохо ходят, – поговорила та, – и давление шалит.
Я обратил внимание, что при речи у неё плохо работала правая половина лица. Перенесённый инсульт в анамнезе, только неизвестно какой давности.
– Ой, я и не представилась, – вдруг сказала женщина, – я Клавдия Ивановна. А это сынок мой, Ваня. Ухаживает за мной как умеет вот. Он у меня немного не такой, как другие дети, но очень старательный.
Ваня молча стоял у кровати матери, ничего больше не произнося, и заметно переживал.
– Так, давайте для начала вы ответите на мои вопросы, – скомандовал я.
Далее взялся за сбор анамнеза, выяснил, что инсульт случился два года назад, фельдшера тогда в селе не было. У Клавдии Ивановны случился приступ прямо в огороде, испуганный сын дотащил её до дома и попытался вызвать скорую, но его там не поняли. Тогда тот побежал искать помощи в деревне, но люди или сторонились его или просто разводили руками, занятые своими проблемами. После этого Ванька замкнулся в себе, перестал разговаривать с людьми и ухаживал за мамой сам. Кстати, детали для машины он действительно собирает. Говорит, что мечтает увезти маму к морю.