Докторица
Шрифт:
Отстегнулась и заглянула назад, толстяк мне совсем не понравился, он уже не верещал, а лежал бездвижно, закатив глаза в обмороке. Журналистка сидела пристёгнутая с выпученными от страха и потрясения глазами.
— Отстёгивайся! И давай этого борова вытаскивать, а то самолёт полыхнуть может…
— Его Сергей вообще-то зовут…
— Да мне плевать! Урод он, а не Сергей! Прибила бы труса…
— Ну он же не часто летает…
— Хватит болтать! Вылезай, буду тебе его подавать, только под него не подставляйся! Если на тебя упадёт, насмерть придавить может…
Вытащить его через входной люк мне или даже нам обеим было нереально. Слишком узкий проход между спинкой пилотского сиденья и краем проёма. Но в пассажирский отсек можно было попасть и через грузовой люк, вот им я и хотела
Когда вернулась к пассажирам, журналистка уже пыталась разобраться с самочувствием своего коллеги, но делала это как-то удивительно бестолково, пытаясь оттянуть края одежды и заглянуть, как через высокий соседский забор, когда подтягиваются и выглядывают поверх него. Я с хода перевалила его на спину, расстегнула ремень и шинель, по ходу дела затолкала его пистолет себе в карман. Такому моральному уроду оставлять оружие я не собираюсь, ещё и обыщу его потом, что бы точно быть уверенной, что не пальнёт мне в спину. Кровь была на левом бедре и спереди на животе. Я достала ИПП из аптечки и стала осматривать куда и как его зацепило. К счастью артериального кровотечения не видела, поэтому жгут и спешка не особенно требовались. Вскоре выяснилось, что прошедшая сверху пуля по касательной задела жиры его вислого живота и вырвала клок мягких тканей длиной сантиметров пятнадцать, шириной до пяти и глубиной в пару, по передне-наружной стороне бедра. То есть, будь он мужчиной, то даже идти бы смог через боль, но это недоразумение придётся тащить на себе без вариантов. Почему-то уверена, что он и от занозы верещал бы как резаный подсвинок, а при виде капли крови отбывал в обморок, как положено впечатлительной гимназистке. Наложила повязку, стала осматривать дальше и обнаружила здоровенную шишку на голове справа и перелом правого предплечья, локтевая кость точно сломана, лучевая под вопросом, думаю, что при жёсткой посадке руку зажало и при рывке получился перелом…
Вообще, мне гораздо интереснее было бы сейчас осмотреть свой самолёт. Главное, я поняла, что загораться он не собирается, потому что запаха бензина не ощущала, а немецкий авиационный бензин воняет знатно. А раз так, то вполне могу осмотреть самолёт на предмет полученных повреждений. То, что он не сможет сейчас взлететь, была уверена. Хоть формально он стоял хоть и с перекосом, но целый на вид, но левое колесо шасси вроде вывернуто под углом, да и с мотором нужно разбираться, что там с маслом случилось. Вообще, нам лучше скорее до связи добраться. Закрыла люк, дверь кабины на ключ, у немцев даже такая функция была предусмотрена, я сначала смеялась, а вот ведь понадобилась. На автомате проверила своё оружие. Наган на месте, есть ещё пачка патронов в кармане. Достала и дослала патрон в патронник у Браунинга. Не зря же со мной ребята занимались: "как только ситуация отличная от привычной, проверь и подготовь к бою оружие!"… В принципе, мы в нашем тылу и ничего здесь угрожать в принципе не должно, хотя зверьё от войны одуревшее по лесу может шататься. Словом, пусть будет! Не помешает…
Никакого желания этого толстяка тащить на себе нет, но и оставлять его с напарницей у самолёта по размышлению посчитала неправильным. Ведь ещё неизвестно, как скоро к людям выйти сможем. Если бы у меня была уверенность, что в пределах часа-двух найду помощь и смогу сюда прислать средства эвакуации, то был прямой резон оставить их дожидаться. А был бы на месте журналистки какой-нибудь адекватный паренёк, то лучше бы сама с самолётом и раненым осталась. Но, увы… При посадке видела дорогу слева. По карте привязка была плюс-минус километров десять, а самое неприятное, что здесь не такое плотное заселение и до ближайшего жилья может оказаться не один десяток километров. Из вероятных мест, где мы приземлились,
К счастью морозы уже отступили и температура около нуля. Ещё раз прикинула на вид журналистку и примерила на себя, вынести борова на носилках нам точно не удастся, поднять мы его наверно сможем, если сильно натужимся и даже пару шагов сделаем, но на этом всё, дальше умрём обе. Видимо придётся вспоминать прошлый опыт с волокушей. Вот только того хорошего ножа у меня теперь нет. Вообще, в самолёте у меня было оружие, и запас еды на всякий случай и пара автоматов, лопатка и другое, что собрал мне Митрич на всякий случай, нам бы сейчас очень пригодились. Но ещё когда облегчали самолёт для вылета за бомберами и этот запас "НЗ" тоже вынули, а положить обратно как-то всё руки не дошли. Теперь только чертыхаться и клясться, что больше "никогда" и "всенепременно". Моим складным ножиком только колбаску порезать или консерву открывашкой открыть. Срезать им жердины для волокуши – эпический подвиг, наверно зубами перегрызть быстрее будет.
— Тебя, как звать-то, Панова?
— Лена… А тебя?
— Мета, будем знакомы! У тебя случайно топорика или ножа большого нет?
— Нет… А зачем?
— Жердины сделать, чтобы приятеля твоего тащить…
— Он мне не приятель!..
— Да мне всё равно! Я же не начальница ЗАГСа… Кстати, а у тебя оружие есть?
— Нет, у нас только у Сергея пистолет… Был…
— Тогда сними с его ремня кобуру, и себе перевесь! На пистолет… Держи… — я передала ей изъятый у капитана ТТ. — Стрелять-то умеешь?
— Да, нам показывали…
— Да! И ни в коем случае капитану оружие не отдавай! Потом в госпитале сдадим, когда его будут принимать!
— Зря вы так! Он неплохой человек…
— Так он парень неплохой, только ссытся и глухой! Читали… Из-за этого "неплохого" нас чуть не сбили. Счастье, что он от страха в самолёте палить не начал…
Я отошла к зарослям ивняка, приглядела пару стволиков в три пальца толщиной, достала наган и выстрелила с полуметра в каждый по паре раз. Одну жердь перебило почти полностью, вторую пришлось дорезать моим складным ножиком, но это уже было не сложно. Лена испуганная выстрелами присела с круглыми от испуга глазами, хотя ведь видела, что я достала наган. Вот же ж… Пока я возилась с лишними веточками, она стала спрашивать, не боюсь ли я так шуметь, ведь услышать могут… Пришлось ей напомнить, что если услышат и придут, так это будут наши и нам это только на руку. Залезла в самолёт, нашла там чехлы на мотор, вытащила самый маленький, их два Панкратов приспособил. Невольно вспоминая свои приключения в Карелии, стала ладить чехол на волокушу.
Когда стали перекладывать капитана на волокушу, он пришёл в себя, хотя, мне кажется, что он очухался гораздо раньше и некоторое время прикидывался и пытался сориентироваться в ситуации:
— Что происходит?! Где мы? Доложитесь немедленно!
— Ты бы лежал, капитан! И не дёргался, нам твою тушу ещё тащить…
— Да я тебя!..
— Застрелишь? Давай!
— Да я… Под трибунал!.. Да…
— Вот, Лена! А мы его тут лечим, спасаем… Дерьмо, а не человечишка! Сколько хороших парней война забрала! А вот такое – не тонет…
— Зря ты так! Он же раненый…
— Даже раненый человек себя ведёт как человек, а это… Тьфу…
Тем временем мы уже вытащили волокушу из кустов и начали двигаться в сторону примеченной дороги. По делу бы послать Лену проведать дорогу или самой сходить, но честно сказать, было лень. Дорогу я точно видела, а вдвоём мы скорее всего с любым препятствием справимся. Это когда я одна тащила Викулина, для меня любой бугорок мог стать проблемой.
Почему я так с хода начала хамить капитану? Просто провоцировала его, потому, что не забыла, как он меня чуть не придушил в полёте, и совсем не собиралась ему это спускать. А в такой атмосфере он почти наверняка проявит свою гнилую натуру, которую мне нужно было Пановой показать, ведь иначе будут только мои слова против его, а я хотела уж коль столкнулась, то не оставлять за спиной такого трусливого гадёныша.