Документ В поисках Либереи
Шрифт:
– Во даёт! – с восторгом закричал Александр на ухо соседу в бушлате.
Матрос закивал и закричал в ответ:
– Этот из наших, из анархистов…
Ришар увидев, что дело на мази, ободряюще кивнул напарнику и отошёл в сторонку, стараясь угадать в стоящей перед ним чёрной толпе, нужного человека. Поощрённый Александр нащупывал подходящую тему для разговора:
– Я тоже за анархию. За волю, за свободу без ограничений и условностей..
– Уважаю, – осклабился матрос и протянул руку,– Евсей.
– Дормидонт. – соврал Александр. – Покурим?
– А есть?
– А как же.
Новые знакомцы отошли
– Мой родственник выращивает очень неплохой табак. Его во всей круге знают, как «Васильевский». Знаменитая, можно сказать фамилия. Редкая.. – Александр выдержал паузу, следя за реакцией матроса. Тот хмыкнул в ответ.
– Какая же она редкая? У нас на корабле тоже есть Васильев. Может он родственник твоему родственнику..
– Это вряд ли, – с уверенностью сказал Александр.
– Не факт, он тоже не из простых. Можем спросить у него…
– Да ладно, не стоит, – Александр решил, что и впрямь не стоит так явно показывать свой интерес к объекту.
– А чё, вон он стоит. – не унимался Евсей. – Трофим, – заорал он, стараясь перекричать шум толпы, – Подь сюды.
Высокий блондин отделился от массы бушлатов и направился к Евсею. По пути он поправил винтовку поглядывая через плечо на грузовик, превращённый в трибуну, где бился в падучей Блейхман. Теперь Александр смог разглядеть его – он в точности походил на описание отца Лизы: светлый, высокий, походка быстрая… «Надо же, какая удача!». – пронеслось в голове Александра. Он оглянулся на Ришара. Тот стоял неподалёку, и просунув руку под пиджак, настороженно следил за блондином. Подошедший матрос бросил равнодушный взгляд на Александра и спросил у Евсея:
– Чего тебе?
– Да так… Вот разговариваем. Товарищ тоже из Васильевых…
– Ну и чё, едрён дон? – возразил верзила, – Васильевых знаешь сколько в России?
– Это точно, – поддержал альбиноса Александр, и воодушевленный недавним успехом, как будто невзначай, заметил, – Мы, например, из поповичей, другие из крестьянских кровей…, а кто-то, даже из дворян…
Уловка опять сработала!
Александр заметил, как изменился взгляд матроса, который незамедлительно отреагировал.
– Во дела, мы тоже с братом из поповичей! А ты откуда?
– Я из Москвы, а ты?
Матрос заломил бескозырку на затылок и удивлённо посмотрел на Александра:
– Ух ты! Так ведь мы тоже из неё, едрён дон, только после пожара дед перебрался в Петербург. Выходит мы родственники? Ну я Трофим, а ты?
– Дормидонт. – опять соврал Александр, соображая что делать дальше. На убийцу Трофим не походил: взгляд мягкий, ресницы телячьи, разговор простецкий, открытый, без второго плана… нет, не похож он на хладнокровного злодея…
Возле трибуны зародилось беспорядочное движение, раздались возгласы идти к дворцу Кшесинской, где располагался штаб большевиков. Матросики задвигались, строясь в колонну.
– Пора,– сказал Трофим и протянул руку Александру, – ты не пропадай… ты всегда сможешь найти меня на «Громобое» или у «Кшесинской». Приходи покалякаем.
Восставшие двинулись на Каменоостровский проспект. Вскоре во дворе пулемётного полка, расположенного на территории Народного дома и бывшего дворца эмира Бухарского,
На следующий день с утра основные силы восставших Кронштадских моряков высадились на Университетскую и Английскую набережные в центре Петрограда. Пройдя по Биржевому мосту, а затем по Дворцовому, матросы перебрались на Петроградскую сторону, прошли через Александровский сад и оказались у дворца Кшесинской. Там, перед собравшейся огромной толпой, сменяя друг друга, несколько часов кряду, выступали Свердлов, Ленин и Луначарский, призывая свергнуть Временное правительство и передать всю полноту власти Советам.
Анархисты, ранее примкнувшие к Первому пулемётному полку тоже требовали свержения правительства и были готовы к решительным действиям. Их основной лозунг «Безвластие и самоустройство», вполне отвечал создавшейся в городе ситуации, где центры силы возникали спонтанно и росли как на дрожжах. Одним из таких центров стала Петропавловская крепость. Она была захвачена анархистами Первого пулеметного полка, которые, после митинга у «Кшесинской», шумной толпой пошли брать «казематы». Им помогали двадцать матросов с «Громобоя» среди которых был и Трофим Васильев. Идеи анархизма получили отклик в его сердце после последних событий на фронте, где, ломая вековую иерархию подчинения и жесткой дисциплины, полки сбивались в свободные образования, под началом выбранных толпой командиров. Трофим любил свободу и ему нравилась революционные перемены. Его не устраивало будущее, определённое волей отца – протоиерея Исаакиевского собора, поэтому, закончив духовную семинарию, он сбежал на флот.
17 августа в десять часов утра, отпросившись у мичмана Лапина, Трофим покинул крепость и отправился на Петроградскую сторону. На Английской набережной, миновав парк с «Медным всадником», он прошёл мимо колон внутрь собора и углубился в один из приделов. За конторкой сидел пожилой протоиерей и писал что-то в большом журнале. Увидев подошедшего матроса, поп нахмурился и ещё ниже склонился над конторкой.
– Здравствуй, отец. – стараясь придать голосу теплоту, сказал посетитель.
– И тебе не хворать. – ответствовал протоиерей. Похоже визитеру он был совсем не рад. – Как поживает твой братец-душегуб?
– Я его давно не видел. – ответил Трофим и, обидевшись на ледяной приём, заметил с укором. – Прошло столько лет, а ты всё не можешь простись нас. Зря, мы же твои дети. Где твоё смирение и всепрощение?
Протоиерей вскинул голову. Возмущение и боль, которые появились на лице духовника Великого князя Михаила Александровича, были явным подтверждением напрасных ожиданий и несбывшихся надежд.
– Не будет вам моего прощения! – вскричал отец Феофан. – Ни сейчас, ни завтра, ни на том свете. Вы оба заблудшие души… – голос старца вернулся в низкие регистры, в нём слышались боль и усталость. – К стыду своему, должен признать, что труды мои прошли впустую.. Что дальше?.. Мне умирать, а кому я доверю тайну? Двум изгоям веры и государства!?.. Этому не бывать! – протоиерей выпрямился и, сверкнув глазами на Трофима, сообщил – Поэтому я решил: не вам, предавшим мои усилия и веру, доверю свою тайну. Не вам! – сказав это протоиерей сделал перечёркивающий жест, затем, давая понять, что разговор закончен, бросил: – «Изыди с глаз моих» и ушёл во внутренний придел собора.