Документ "Ж" (сборник)
Шрифт:
И тут случилось то, чего не ожидал опытный Вдуич: проснулся гражданин Уго Раушке и узнал в Вольфганге Фюре своего дядю-гестаповца.
— Так вот ты какой, цветочек аленький! — крикнул президент и достал из кармана сложенный вчетверо пожелтевший лист бумаги. — За преступления против человечества в особо крупных размерах, а также геноцид, апартеид и расовую дискриминацию мой дядя-гестаповец приговаривается к расстрелу, — запищал Уго Раушке, сложил листик и сказал: — Можно оправиться и сказать последнее слово.
— Я не ваш дядя, — пожал плечами Фюр. —
— Он сирота, — сказал Фук и сделал это, безусловно, зря.
Уго Раушке внимательно посмотрел на него и объявил:
— Тогда ты мой дядя.
С этими словами он в полной тишине снял с плеча трёхлинейку и выстрелил канцлеру в живот.
— Разрыв аорты! — завизжал Фук и вытянулся вдвое.
— Провокация! — в унисон с канцлером закричал Вольфганг Фюр и хотел было свистнуть в боцманскую дудку.
Вместо этого он свистнул в дуло «вальтера», который ему поднёс Юозас Гейдукис, и «вальтер», естественно, выстрелил. Взвыла сирена, вспыхнули прожектора, раздались отрывистые команды.
— Вперёд, чудо-богатыри, — гаркнул Уго Раушке, и в него тут же выстрелили из огнемёта. Президент вспыхнул, как красна девица, и через минуту стоял в позе тяжеловеса Попенченко на Олимпийских играх в Саппоро.
Группа с боями продолжала продвигаться к торцу туннеля, где блестела под стеклом желаемая цель. Стоял страшный грохот и свист пуль. Где-то в дыму орал Бен Нисневич, придавленный сорокатонным «тигром».
— Великан Нисневич погиб, — доложил Вилли после короткой разведки.
— Ваньюшка с «Мисхора», сдафайся! — кричал где-то репродуктор. — Ты получишь эрзац-колбасу, кок-чай и зауряд-балык!
— Вот тебе балык, — прошептал Юозас и выстрелил на звук.
— Попал, — сказал репродуктор и затих.
До кнопки оставалось всего тридцать метров, когда Ихи Еврюжихи головой заткнул вражеский дзот и даже успел смертельно искусать пулемётчика. Попян внешне оставался совершенно спокоен, хотя был уже трижды ранен в висок.
— Держись, ребята, — подбадривал он состав, — прищучим их за старика Ихи!
Как бы подтверждая его слова, Юозас Гейдукис подорвался на противотанковой мине.
— Это тебе не на практических занятиях, — злобно прошипел Вдуич и приказал:
— Курсант Кенис, дави ее, проклятую!
Вилли как кенгуру запрыгал между трупов и обломков машин к стене с кнопкой, разбил оградительное стекло и вдруг замер неподвижно. Одежда на нём исчезла.
— Высоковольтный разряд, — пояснил Золтан Попяну.
Попян надел резиновые перчатки и сделал последний рывок. Всем телом упав на рычаг, он уже не слышал, как осколок «шимозы» словно бритвой снёс ему ноги. Кнопка мягко ушла в стену, и сразу наступила тишина.
— Все на базу, — заорал Золтан, запихивая короткого Попяна в ранец. — Миша, запускай!
Но Миша уже ничего не мог запустить, кроме бульбы: в него попало столько всяких кусочков металла, что Золтан с трудом вытащил его из глайдера.
— А теперь — до свидания! — захохотал он и дал предельную скорость.
Эпилог
Когда
— Двужильный мужик, — говорил Зе Сельпуга, — а посмотришь — брызгой убить можно.
—Нервом берёт, — соглашался с ним Олива.
Вдуич был мрачен на протяжении всего обратного пути и только перед самой посадкой спросил Попяна:
— А когда расчёт?
— Завтра и двадцатого, — ответил Попян. — Когда готовы полететь еще?
— А мне всё равно, что курсантов учить, что фашистов резать. Заплатите, так хоть завтра полечу.
— Шутка, — сказал Попян, — больше никуда лететь не надо. Мы сделали своё дело. Я сказал.
А в иллюминаторах уже мелькали лица встречающих.
Осло — Гаити — Харьков
ЛИТЕРАТУРНЫЕ КИНОСЦЕНАРИИ
В сборник вошли киносценарии, которые планируется выпустить на экраны страны в конце загнившего капитализма.
Фотографии и адреса актёров не высылаем. Сплетнями не занимаемся.
Наш лозунг: «Телевизор — в каждый дом! Да здравствует Союз кинематографистов».
1. Исторический фильм — эссе.
«КОГДА БУЛКИ РОСЛИ НА ДЕРЕВЬЯХ...»
1 серия
Город Изборск. На улице стоит X век. Мороз. Голод. Пошаливают разбойники.
Воевода Мясослав с братом Жирославом выдают замуж сестру Серафиму. Серафима плачет (крупный план). Её жених половецкий турсун Хорхой-Торхой грызёт лопатку хряка (сверхкрупный план).
— Ну что, миряне, по единой! — провозглашает Мясослав.
Все пьют медовуху ковшами.
В глазах Серафимы волчий огонь — она поклялась отомстить жадным братьям на мозгах с горошком.
—А ну, придавим по мясам, — кричит Жирослав.
Опять пьют, причём в количествах, показывающих могучий дух русского крестьянства.
Хор. «Едет собака — крымский хан!» Хорхой-Торхой хватает невесту за косу и волоком тащит в спальню. Страшный крик. Все врываются в спальню. (Крупный план). Красивое мускулистое лицо Никиты Кожемяки. Общий план: под мышкой у Никиты счастливая Серафима, рядом на полу кожа Хорхой-Торхоя и остальные нежизнеспособные ткани.