Дольче агония

Хьюстон Нэнси

В тот вечер, проведя большую часть послеобеденного времени в поисках подарка ко дню рождения, он наконец в игрушечном ряду магазина «Маси» наткнется на Большую Птицу в натуральную величину (Анджела недавно рассказала ему, что Габриэль без ума от ее старых кассет с записями «Улицы Сезам»). Ярко-желтое плюшевое существо, без малого двухметровое, обойдется в целое состояние и с завидным упорством воспротивится всем попыткам его упаковать; Дерек, отнюдь неуверен, что Анджела придет в восторг, когда он втащит в ее тесную квартирку на Юнион-Сквер столь громоздкую штуковину… зато он знает, что Габриэль вытаращит глаза и завопит от радости, когда его телевизионный любимец появится перед ним собственной персоной.

Так,

с душой, взбаламученной противоречивыми чувствами — смущением и нетерпением, опасениями и любовью, — он на 34-й улице спустится в метро на линию "Р". Он сочтет, что в этот час (пять пополудни) такое зрелище, как седовласый профессор философии, поспешающий по Бродвею с Большой Птицей на руках, заставит повернуться около полутора тысяч голов… между тем как число вышло бы значительно меньшим, если бы он принял в расчет, что все там будут двигаться, а не стоять на месте. Не надо бы ему придавать такое значение тому, что подумают люди. Он слишком долго жил в провинции. Забыл, что ньюйоркцы народ пресыщенный, они навидались чудачеств всех сортов, чванятся тем, что глазом не моргнут, покажи им хоть самое эффектное безумство.

И вот волею случая, как принято говорить (хоть я, разумеется, заранее спланировал все эти события, чтобы ввести их в мое произведение, и то, что близорукому людскому взору может представиться нелепой ошибкой, если отступить на должное расстояние, оказывается важными деталями, многое определяющими в существовании моей вселенной), так вот случаю будет угодно, чтобы в этот прекрасный весенний вечер в пятом вагоне поезда метро на линии «Р» вспыхнула перестрелка между двумя сутенерами-соперниками. Сначала они примутся целиться друг в друга, топчась возле Дерека, скача и увертываясь, а он, как и все остальные пассажиры, уткнется в «Нью-Йорк таймс», делая вид, будто ничего не происходит.

И случай (как говорится) устроит так, что сердце Дерека внезапно оборвет свое биение, оказавшись на траектории одной из пуль, посланных из револьвера Котяры № 1 в голову Котяры № 2 — пуэрториканца-полукровки, недомерка ростом не больше метра шестидесяти. «Нет!» «Черт подери!» «Боже милостивый!» «Нет, нет!» «Это невозможно!» «Йезус-Мария и Святой Иосиф!» Вот некоторые из криков ужаса, которые будут испускать пассажиры, когда поезд, взвыв тормозами, остановится на Юнион-Сквер, двери, отворяясь, скользнут в стороны и сутенеры нырнут в толпу часа пик, а Дерек останется, где был; и вот его душа уже порхает со мной по Млечному Пути, а горячая кровь, струясь из его сердца, пятнает алыми звездами мягкий желтый мех синтетической Большой Птицы.

Глава VIII. Они угощаются

Они откашливаются, передвигают чаши, миски, столовые приборы, улыбаются друг другу, наполняют бокалы — ужин начинается.

— Спасибо за благодарственную молитву, Кэти, — говорит Патриция. Пожалуй, надо снова начать ходить в церковь, думается ей. Мне всего этого не хватает — витражей, отбрасывающих на стены трепетные разноцветные блики, мерцающего пламени свечей, что пересказывают умершим наши помыслы, священных гимнов, которые распевают во все горло, легкого перекусона на ранней заре… а главное, грез, которым так хорошо предаваться во время проповеди! В конце концов, совсем не обязательно отходить от церкви, если ты и сомневаешься в том, что наверху есть Некто.

— Ах! — восклицает Хэл, вгрызаясь в нежное мясо, отрезанное от левого бедра индейки. — Прожарено бесподобно!

Он констатирует это с некоторым облегчением, ибо только что обзавелся зубным протезом (два искусственных зуба слева и один справа) и теперь опасается любой жесткой пищи. Хлоя и та не в курсе, что у мужа протез: ведь можно же снимать его, мыть и водворять на прежнее место, когда ее нет поблизости. С какой стати ей это демонстрировать? — говорит он себе, волей-неволей припомнив жуткий анекдот о стареющей чете: в один прекрасный вечер, ложась в постель, жена говорит: «О, дорогой, мы уже так

давно не занимались любовью, а ведь когда-то, помнишь, ты был таким страстным, ты меня кусал, царапал…» — «Оставь меня в покое, — ворчит супруг, — я устал». — «Ну же, милый, — настаивает женщина, — давай, я тебя очень прошу…» — «Ладно, — муж тяжело вздыхает. — Так уж и быть, дай сюда мои зубы!»

— Отменно прожарено, — повторяет Хэл. Покончив с куском бедра, он теперь набрасывается на индейкину спинку, кромсает ее ножом, вымещая злость, никак не идет из головы тот анекдотец.

Слышится одобрительное бормотание, нестройный хор похвал. «Овощной жюльен — объедение». «Арон, ваш хлеб и вправду великолепен». «Этот брусничный соус — прямо шедевр». Челюсти перемалывают, вкусовые сосочки ликуют, языки извиваются, надгортанные хрящи похрустывают, пищеводы непроизвольно поигрывают мускулами. Бет изо всех сил старается не заглатывать куски, как удав, а, напротив, пережевывать их медленно, тщательно, как ее учили в ту пору, когда она была членом Weight Watchers [25] . Арон сидит с отсутствующим видом, рассеянно теребя вилкой содержимое своей тарелки. Да и сам хозяин дома ест мало. Он часто вскакивает, незаметно подливает в рюмки гостей, стоит им опустеть наполовину. Ему хочется что-то подстегнуть… не терпится… придать вечеринке какой-то особый оборот…

25

Ассоциация «Контроль веса» (англ.).

Утолив первоначальный, самый нетерпеливый голод (впрочем, если выразиться точнее, речь шла лишь о гурманском любопытстве), сотрапезники принимаются подыскивать тему для беседы.

— Он прелесть, ваш малыш, — замечает Патриция.

— Спасибо, — удовлетворенно вздыхает Хэл, прикончив четыре кочанчика брюссельской капусты.

— Твоего изготовления бутуз? — вопрошает Бет.

— Вы из Ванкувера, да? — любопытствует Брайан.

— Сколько ему? — интересуется Бет.

— Я как-то целый год прожил в Ванкувере, — сообщает Брайан.

— Одиннадцать месяцев, — роняет Хлоя.

— Это приятный город, — продолжает Брайан. — Расположен замечательно… только там уж очень дождливо. Я туда в семьдесят первом рванул с ватагой приятелей, хотел удрать от Дядюшки Сэма.

— Вот оно что, — бормочет Хлоя.

— А все-таки они меня зацапали, сволочи… Двадцать пятого декабря, сами посудите! Я поехал к родителям в Лос-Анджелес встречать Рождество…

— Брайан, — вмешивается Бет, — она не знает, о чем ты толкуешь. Ее тогда еще и на свете не было.

— О Господи, и правда! Вы в то время еще не родились. До вас доходили толки о войне во Вьетнаме?

— Ну, еще бы. Само собой, — говорит Хлоя, и она не лжет, хотя ей было бы довольно затруднительно определить разницу между нападениями на Тэт и на Перл-Харбор.

— Вы там учились? — спрашивает Рэйчел. Она нащупывает общую почву, на которой они могли бы сойтись с Хлоей, этой пустоглазой девочкой-матерью, которая, по всей вероятности, забеременела, лишь только Хэл впервые на нее взглянул.Что за несправедливость: некоторым женщинам ничего не стоит понести, а матка Рэйчел упорно оставалась стерильной наперекор многолетним усилиям — подсчитыванию дат, вычерчиванию температурной кривой, гормональным вливаниям… Вот уже три года как они с Дереком отказались от замысла попытать счастья in vitro: ей уже сравнялось сорок два, и будущие мамаши в приемных у гинекологов поглядывали на нее с недоумением, наверняка предполагая, что она забежала проконсультироваться насчет предклимактерических проблем. «Что с ней, с твоей новой женой? — спросила однажды у Дерека Вайолет, ее свекровь, а Рэйчел находилась в соседней комнате. — Я была уверена, что она родит тебе сына, сына наконец-то родит, так хочется обзавестись внуком, время-то идет…» — «В нашем брачном контракте это не оговаривается, мама».