Долг оборотня
Шрифт:
Конечно, мне очень хотелось посмотреть, какими они из-под этой ветки вылезут… Так и подгрызало желание рассчитаться с ними за все издевки!
Но я точно знал, что этого делать нельзя. Я не должен допустить, чтобы они пролезли под веткой и стали теми, кем их хотела сделать кошечка!
Почему не должен допустить?
Нипочему.
Не должен, вот и все. Нельзя! Я это знал так же точно, как то, что у меня внутри, под кожей, теперь серая шерсть!
«Да брось! – шепнул мне в ухо тот же голос, который недавно называл меня дураком и гнал прочь. – Зато ты от них избавишься. Навсегда!»
Голос
А если бы я встречался им на улице, они мчались бы за мной и норовили укусить, даже загрызть насмерть. И может быть, однажды им это бы удалось.
И это было бы справедливо. Потому что я мог их спасти, но не спас.
Но как их спасти?! Как остановить?! Если бы я начал рассказывать про то, что это за кошка, они бы просто со смеху перемерли. Они бы меня ни за что слушать не стали! И кошку прогнать мне бы не удалось. Такая уж это была кошка!.. Я мог бы, наверное, обозвать их как-нибудь отвратительно, чтобы они разозлились и кинулись за мной! Увести их из парка! Но я точно знал – не знаю почему! – что они не уйдут. Кошка – ага, кошка, она такая же кошка, как я хомячок! – держала их крепко. Она бы их всяко заставила под веткой пролезть. А ветка-то была не простая…
Я знал, что ребята видят просто сухой толстый сук. Местами покрытый корой, местами голый, ободранный. А я видел… а я видел, что ветка вся оплетена какими-то нитками, сухими травами, корешками какими-то… В этих оплетках все дело и было!
Я это мог разглядеть. Ребята – нет.
Что делать? Как их остановить?
Броситься на ветку, попытаться ее сломать? Не получится. У меня – такого, какой я сейчас, – не получится! Я не справлюсь с колдовством.
Я должен был стать другим!
Я не хотел, честно, я этого не хотел! Но просто не мог ничего с собой поделать! Это было сильнее меня!
Я сорвал с руки повязку, вцепился пальцами в ту рану, которую нанесли мне волки, бросившиеся из книжки дяди Вади, с тринадцатой страницы, но тут же спохватился.
Теперь я наконец-то вспомнил, как разорвал пижамные штаны. Но ночью мне все же удалось не выбраться из дому… Именно потому, что я штаны так и не сбросил с себя, я и не стал тем, кем мог стать. Часть одежды – резинка пижамных штанов – меня держала. Ночью я был еще слабым и плохо соображал, что делаю. По неопытности!
А сейчас… сейчас во мне пробудились какие-то… знания? Нет, лучше сказать – инстинкты.
Итак, сначала надо раздеться. Совсем! И поскорей! Время терять нельзя!
Я огляделся – и опрометью кинулся на детскую площадку. Она вся заросла крапивой, особенно густо – деревянная горка. Я вломился в крапиву, не чувствуя ожогов.
Нормальненько… Раньше я бы от боли ревел громче сирены! А сейчас – нет…
Под горкой – я это помнил еще с тех пор, как сам с этой горки катался с прочей малышней, – была такая крошечная каморка. Типа, домик для малышни. Но там никто никогда не играл – из-за крапивищи. Я влез туда, сорвал с себя одежду, швырнул в угол – и снова запустил пальцы в серую шерсть, которая выросла внутри моей раны.
Ох, как же мне стало
Я их терпеть не мог. Они были мои враги! Я их, честно, иногда ненавидел даже!
Но я не мог их бросить, не мог!
Поэтому я, завывая от боли, выворачивал свою кожу дальше и дальше, и серая шерсть все больше покрывала мое тело. Она была еще влажная, но высыхала и топорщилась на глазах.
Серая, жесткая, с белыми пятнами…
Эти пятна наводили на какие-то мысли… они что-то значили…
Но сейчас мне было не до того, чтобы думать. Я вертелся так, словно на меня напала стая ос! Я спешил! Надо было действовать!
И наконец я с рычанием, от которого аж горло заболело, выскочил из-под горки – и крапива полетела в разные стороны из-под моих лап.
Добежать не успею. Прыгать!
Я оттолкнулся задними лапами и прыгнул так, как и во сне человеческом мне не снилось!
Пашка уже спустился в яму и почти пролез под ветку, когда я всем весом свалился на нее.
Ветка хрустнула, но почему-то не сломалась, а рассыпалась в прах. Я упал на Пашку, Пашка заорал, девчонки завизжали:
– Волк! Волк!
Но Сашка прикрикнул на них:
– Дуры, какие тут волки, в парке?! Это собака!
Я сверкнул на них глазами. Не будь они такими тупицами, они бы знали, что у собак глаза не сверкают… Это признак волка!
Хотя мне было все равно, за кого они меня принимают и как сейчас называют. Главное – не Дохлым Тунцом!
Пусть бы только попробовали…
А впрочем, они про этого бедолагу Тунца и думать уже забыли. Сейчас они дружно орали на серо-белого пса (а может, волка?), который чуть не задавил черную хорошенькую кошечку.
Она еле-еле успела выскочить из ямы и со страшным шипением понеслась прочь.
Я – за ней.
Парк промелькнул в одно мгновение. Мы мчались по улице, люди шарахались от нас.
Наверное, видок у меня был еще тот! Пасть оскалена, шерсть дыбом, рычание так и рвется из горла!
А впереди меня то черная кошка летит, то ветер несет охапку сена, то палка переваливается, то клубок ниток катится, а то несколько кошек от меня несутся в разные стороны: черная, серая, белая, рыжая, полосатая, пятнистая – словно надеются, что я с дороги собьюсь и за какой-нибудь из них понесусь.
Но я-то точно знал, что она – черная! И не терял ее из виду.
Мы неслись как бешеные – с такой скоростью, что даже автомобили обгоняли, – но я не чувствовал никакой усталости. И даже не заметил, как мы вернулись по Студеной на Белинку, как промчались наискосок через парк Пушкина, миновали какие-то улицы со старыми домами, понеслись по трамвайным рельсам, откуда был поворот в Ветеринарный переулок, в котором, что самое смешное, находилась ветеринарная клиника, потом вдоль стены, сложенной из потемневшего замшелого кирпича и огораживающей старое кладбище, спустились к оврагу, вломились в заросли – и тут, над вонючим затхлым ручейком, берега которого были усыпаны пластиковыми бутылками и всякой гадостью, кошка вдруг вскочила на дерево, распласталась на длинной толстой ветке, свесив хвост и лапы, словно решила отдохнуть.