Долг Родине, верность присяге. Том 1. Противоборство
Шрифт:
– Ничего подобного, здесь экономическими рычагами приучают народ пить самодельную отравленную заразу и завезенную для простого люда палёную. Надо же территорию расчищать.
– Фёдор, ты говори да не заговаривайся. Я же всё-таки при делах.
– Ну, извини, похоже ты в таких высотах витаешь, что не знаешь того, о чём каждому в стране давным-давно уже известно. Это же политика твоих хозяев.
Посмотрев на его мрачное лицо и большие ладони, вертевшие бутылку, с явным намерением раздавить её, кивнул на стол:
– Садись, наливай. Водка не
Генерал сел, поставил бутылку, но молчал и ничего не делал.
– Впрочем, у меня есть и чисто нашенская, сосед по участку делает для дачных расслаблений после трудовых будней. Одну мне презентовал для домашнего лечения способом внутрь и наружу. Только предупредил: огонь, а не питьё. Для любого немца карачун, – с этими словами он вытащил из холодильника 0,75 бутылку с прозрачной жидкостью. Глаза генерала сверкнули. Взяв привезённую бутылку, сунул её хозяину.
– А эту ему отдашь, так сказать бартер.
– Ну, не знаю будет ли он её пить?
– Будет, будет. Да из чистого любопытства, как настоящий мастер, для сравнения или доводки до совершенства.
C этими словами генерал ухватил двумя крепкими пальцами конец пробки, туго забитую в горлышко, поднатужился, выдернул, нюхнул и передёрнулся.
– Что, пахнет не так? Как эта забугорная?
– Да та вообще ничем не пахнет! возмущённо ответил гость. – Понимаешь, стерильная какая-то.
Он быстро разлил по вытянутым из настенного шкафчика стопкам.
– Ну, с богом, Учитель. Пьём и эту самую, экологическую под экологическую нашенскую закуску. Решительно влил себе в широко открытый рот, чисто по-пролетарски, занюхал куском чёрного хлеба и сипло произнёс:
– Это точно, от неё любому немцу смерть! Крепка! И такой народ эти сволочи мечтают погубить. Хрен им не получится.
– Ты, Григорий, налегай на экологическую закуску, а то сам видишь, крепка нашенская домашней выделки.
Тот не стал упрямиться. Пока он расправлялся с селедочкой, капустой и огурчиками, хозяин в две большие тарелки разлил густых щей. И сам, не чинясь, наполнил стопку гостя. Поднял свою:
– Ну, давай, выпьем за то, чтобы наши корни не забывались, а мы сами не канули в тёмном небытии.
– Ну и тост ты произносишь, Учитель. А впрочем уместный, вполне уместный. Вот я смотрю эти, как ты их там назвал, бараньи головы, повыкидывали специалистов, не пожелавших прогнуться под них, думали ну всё конец им, этой соли народа, ан нет! Выживают и ещё крепче становятся от экологических. Скорее эти головы сдохнут, чем отставники. Хотя тут конечно есть особенность, так могут только те, у кого ещё здоровье сохранилось.
Он решительно выпил, крякнул и принялся за щи. Ел он молча, то ли весь поглощенный этим действом, то ли задумавшись о чем-то. Закончив, потянулся к бутылке, налил и спросил:
– Сам освоил
– Когда как, сейчас, пока работы нет, готовлю в основном сам.
– Здорово у тебя получается. А мне вот не до этого. А иногда, веришь, так хочется поесть настоящей нашенской еды щи вот такие, борщ, лапшу. У меня бабушка, царство ей небесное, умница была большая.
Он задумался.
– А ты давно у ней на могилке был? спросил вдруг хозяин.
Генерал махнул рукой, снова налил, «опрокинул»:
– Прости меня, бабушка. Закрутился я, «как бык в ярме», всё делаю и делаю какие-то дела.
Он снова замолчал. Хозяин тоже молча встал, заменил тарелки и положил тушеной картошки, а рядом поставил кружки с компотом:
– Ладно, Григорий, я понимаю. Служба у таких хозяев всё человеческое вышибает, да по-другому и не могло быть, нелюди они. Он, помолчав, добавил:
– Ешь лучше.
Генерал всё также молча принялся за картошку, съел половину, отодвинул:
– Извини, Фёдор, больше не могу, сыт я, хотя честно скажу, давненько я такой вкуснотищи не едал, да и разбередил ты мне душу своими экологическими. Давай, пока я окончательно не размяк перейдём к делу. В общем, говорил я с этой, как ты назвал, бараньей головой. Поначалу тот взбеленился, начал угрожать стереть тебя в порошок. Даже своего главного телохранителя вызвал и при мне стал давать указания, как это сделать. Кипит, ножками сучит, ручками с сжатыми кулачками размахивает. А этот шкаф, стоит и поддакивает: «Есть, будет исполнено в лучшем виде, ну и так далее».
Посмотрел я на это представление и спрашиваю:
– А что ты, господин, кровавых дел умелец, сам к бандитам в их штаб-квартиру полезешь? Тот аж позеленел, на хозяина глаза вылупил, губами шлёпает. А тот увидел такую метаморфозу, враз сообразил одно дело угробить человека, а другое операцию провернуть.
Нету у него таких. Нету и не будет. Ведь знает же, сколько навредил людям, что те никогда не придут к нему на помощь, а у настоящих специалистов он только брезгливость и ненависть вызывает. Не согласись ты и всё, хана! Остыл, кивнул шкафу, тот на цыпочках исчез. Начал ныть, сиротскими слезами обливаться грабят бедного, пользуются его трудным положением, ну и всё такое. Сам, наверно, догадываешься, какую песню затянул. Это у него ещё, наверное, от прошлого осталось. Я молчу, стою. Надоело мне этот вой слушать, спрашиваю:
– Так Вы не согласны на его условия? Так мне ему передать? Но учтите, у меня это последний профессионал к кому по моему мнению можно обратиться. Тут-то он враз свой «белужий плач» прервал:
– «Чёрт с ним», говорит, пусть работает, но ты с него глаз не спускай. Они, все эти профессионалы, так и норовят надуть, получит мои кровные, последние и смоется. Проследи, ты теперь за него отвечаешь головой.
– Вот такие дела, Фёдор. Повязал нас этот благодетель одной цепью.
Он снова замолчал. Хозяин тоже. Посидев некоторое время, генерал спросил: