Долгая дорога домой

Афанасьев Александр

Меня приглашение застало в посольстве, куда я приехал примерно в одиннадцать ноль ноль по местному, чтобы уделить внимание накопившимся неотложным делам. Их было много, как и в любом нормально работающем дипломатическом представительстве нормально относящейся к своим подданным страны. Восемьдесят процентов из них коммерческие, но и им надо уделять внимание.

Приглашение доставил придворный скороход – здесь их еще не называли фельдкурьерами, и одевались они в довольно странный костюм, пошива... примерно середины девятнадцатого века, если на глаз. На боку у скорохода была старинная арабская сабля, а на носу – дешевые черные противосолнечные очки, которые он, вероятно, надевал, когда выходил из дворца. Выглядело это дико...

Я прочитал послание, передал его Варфоломею Петровичу, сидящему рядом, тот прочитал его дважды, сначала просто прочитал, а потом еще зачем-то с моноклем в глазу.

– Что-нибудь понимаете? – спросил я, потому что

сам ничего не понимал.

– Весьма любопытно. Вы заметили приписку?

– Да, заметил. Их Светлейшее Величество будет весьма раздосадовано, если русский посланник не изыщет возможности присутствовать.

– Весьма интересная и многообещающая приписка. Особенно в сочетании со срочностью. Я бы даже сказал, Ваше Превосходительство, что все это мероприятие затеяно ради вашего присутствия...

– Возможно. Как считаете, Варфоломей Петрович, судьба господина Грибоедова мне не угрожает?

– Навряд ли. Все-таки цивилизация шагнула вперед. Но по правилам дипломатического этикета все же необходимо заранее предупреждать о предстоящем мероприятии. Кроме того – я заметил, Ваше Превосходительство, что ваше приглашение подписано лично, обычно подобные приглашения скрепляют факсимиле, а здесь определенно стоит личная подпись.

– Значит, это нечто насколько важное и срочное, что Его Светлейшее Величество не может ждать. В работе полагаюсь, как всегда, на вас.

– Будьте спокойны, – важно кивнул Варфоломей Петрович.

Видите, как просто? Нужно только доверять человеку и поддерживать его – и он и свою работу сделает, и твою заодно...

Кортеж собирался в центре города, на площади Шахидов – так звали тех, кто пал в боях за Персию, пусть эти слова и имели двусмысленный оттенок в свете того, что творят террористы. Дабы означенные террористы не сотворили что-нибудь с дипломатами в долгой дороге, шахиншах любезно предложил свой личный конвой, включая те самые шоссейные броневики, которые были изготовлены специально для него. Они должны были сопроводить кортеж дипломатических машин до Бендер-Аббаса, а потом и обратно...

На площадь мы вкатились одними из последних, не было по понятным причинам Арено и почему-то не было фон Тибольта, посла Священной Римской империи. Остальные все были здесь: Пикеринг с его удлиненным «Кадиллаком», сэр Уолтон Харрис на его «Роллс-Ройсе» с заказным кузовом редкого типа ландоле от Маллинера, фон Осецки – он предпочитал римский «Майбах», хотя фон Тибольт, например, ездил на «Хорьхе». Собрался почти весь дипкорпус «стран второго эшелона» – богемец Гаррах с его «Татрой», у которой двигатель стоит не впереди, а сзади, как на некоторых спортивных авто, аргентинец де Виола – этот на «Паккарде», француз Гиш [98] на «Делайе», валлонец Ля Рош на «Миневре». Почти все дипломатические представительства любой уважающей себя страны снабжаются только автомобилями собственного производства, и мне в этом смысле стыдиться было нечего. Представительский «Руссо-Балт» выглядел так, что с ним мог сравниться только «Роллс-Ройс», и ...возможно, еще заказной «Майбах». Все остальное – не более, чем переделанный для представительских целей ширпотреб.

98

Автор неоднократно упоминал о том, что Франция еще в двадцатые была полностью передана Германии. Но это европейская Франция. Осталась Франция африканская, на территории современного Алжира и еще кое-каких территориях. Это были европейцы, брошенные войной в африканский ад, так называемые пье-нуа, черноногие, те, кто не захотел покориться ни в двадцатые, ни в сороковые, ни в пятидесятые, когда шла война с исламскими экстремистами. И они не только не покорились, но и выстояли, создали на севере Африки европейскую страну, точно так же как буры создали европейскую страну на юге Африки. Про историю африканской Франции автор еще напишет в имперском цикле, в описываемом мире Франция занимала примерно такое же место, как в нашем мире занимает Израиль.

Сигнала к отправлению почему-то не было – поэтому дипломатический корпус покинул свои авто и начал делиться на кружки по интересам. Группировались в основном около машин североамериканского и британского посланников, никуда не пошел, так и остался у своей машины бельгиец, никуда не пошел и я, потому что общих тем для беседы не видел. Те же, кто собрался у машин, не обращали внимания на палящее солнце, переговаривались, аргентинский посланник, насколько мне помнится, наполовину француз, экспансивно размахивал руками и что-то возбужденно говорил, причем так громко, что отголоски доходили даже до меня. Обменивались взглядами, в основном недобрыми – увы, взаимопонимания в «концерте великих держав» не было уже давно, более мелкие страны этим успешно пользовались. За то время, пока я дышал воздухом – в парке Шахидов великолепный воздух, здесь высажены эвкалипты,

и воздух в центре города как на курорте, – поймал на себе доброжелательный взгляд Гиша, недобрый Ла Роша, неопределенный – Пикеринга и заметил, что сэр Уолтон вообще не желает смотреть в мою сторону. Поведение валлонцев вообще изумляло – мало мы им помогали с пятидесятых по семидесятые, когда раскололась единая Бельгия, когда в их заморских колониях черт-те что творилось? А великие державы, и в особенности Священная Римская империя, имевшая там свои интересы, молча наблюдала со стороны, ожидая, пока Валлония не выдержит и можно будет аннексировать эти территории на более чем законном основании. Берлинский мирный конгресс – любая страна несет ответственность перед всем миром за то, что происходит на ее территории, и если эта страна не справляется, то данная территория может считаться призом для любой другой страны. Вообще, если посмотреть на новейшую историю, то с пятидесятых и по сей день Россия упорно, методично, почти в одиночку играла роль «концерта великих держав», созданного в Берлине, замиряя, сохраняя равновесие, удерживая. Что в заморской Франции, что в Валлонии, что в Тихоокеанской зоне – всегда одно и то же. Такая политика, совершенно правильная по сути, восстанавливала против нас многих – взять того же Ля Роша, представителя страны, которой мы помогли, не бесплатно, конечно, но помогли, вызвав ниагару яда из Берлина, Лондона, Токио, и даже омерзительную шутку, пущенную раздосадованным нашим «миротворением» кайзера – русская армия к услугам любого. Только прямой и недвусмысленный запрет государя избавил германского кайзера от пощечины. Такое – не прощается...

А все просто. Мы – единственные миротворцы, потому что нам не нужно ничего, кроме мира. Это немцы, создавшие почти Соединенные штаты Европы, это итальянцы, носящиеся с безумной идеей mare nostrum [99] , как курица с яйцом, это британцы, ведущие непрекращающуюся тайную войну – это им нужны капитуляции и территориальные приобретения, в то время как нам – только мир. Иногда я думаю о том, что восемьдесят лет мира, пусть пятьдесят из них – мира под угрозой ядерного армагеддона – это все же много.

99

Наше море (лат.). Означает, что Средиземное море по обоим его берегам должно принадлежать итальянцам. В нашем мире из-за этого Муссолини ввязался в войну.

Хотя... Какой к чертям мир!

В теплой компании, где верховодил сэр Уолтон, валлонец кивнул в мою сторону (только что пальцем не догадался показать) – и все над чем-то засмеялись. Это вывело меня из себя, но, на их счастье, в это время на площадь вкатилась с мигалками и сиренами автомашина жандармерии, давая тем самым сигнал к отправлению, и все стали поспешно рассаживаться по своим авто. Сел и я, взяв на заметку валлонца и его развязное поведение. Интересно, что оно означает?

Дорога до Бендер-Аббаса запомнилась только стоящими вдоль трассы грузовиками – чтобы пропустить нас, жандармы и дорожные полицейские додумались полностью остановить движение на трассе. Машина летит, как по воздуху. Из-за стоящих машин окрестности рассмотреть было невозможно, поэтому я решил поработать со взятыми в дорогу документами.

Дворец, а в Бендер-Аббасе я был впервые – потрясал, он был построен совсем недавно, но создавалось ощущение, будто он стоял тут целую вечность, так хорошо архитекторам удалось вписать его в ландшафт. Он возвышался на склоне холма так, что с него был виден Бендер-Аббас и часть Персидского залива, который здесь был узким, как бутылочное горлышко. Дворец назывался белым, но на самом деле он был не белым, а светло-серым, чуть светлее окружающей его каменной осыпи. Обычно около дворца разбивают сад, и здесь это можно было бы сделать – завезти землю, поставить фонтаны, но этого ничего сделано не было, и в этом-то и заключался замысел архитектора. Дворец выглядел не чужеродным образованием, он выглядел так, как будто стоял тут всегда, и даже фонтаны, в которых не было ни капли воды, подтверждали это...

Собрались на первом этаже, в бальном зале – классическом, с люстрами и русским паркетом, с высокими окнами-витражами. Помимо дипломатического корпуса было немалое количество генералитета и персидской знати, если ее можно так называть. Я пробыл в этой стране не так много времени, но кое-что уже успел понять, в том числе и то, что такое в Персии знать. Она, конечно, называлась по-другому, но не в этом дело, дело было в том, что она не была знатью. В Персии знатью считались лишь те, кого назначил знатью Светлейший – и он же мог лишить человека дворянства, так же легко, как жизни. В России, да и в других нормальных странах – если человек приобретал потомственное дворянство, то лишить его титула было невозможно, даже поднимаясь на эшафот, он оставался дворянином. Здесь вместе с расположением или милостью шахиншаха ты лишался всего. А потому и местных «дворян» нельзя было считать дворянами.