Долгая ночь
Шрифт:
И вот они вступили в Грузию. Люди спешились. Они падали на колени, целовали землю, каждую травинку, каждый камень, наслаждались и не могли насладиться видом родных долин и гор. Дорога проходила через деревни. Торели приободрился и начал смотреть по сторонам. Селения как будто обстроились. На месте пепелищ стояли дома, из труб вились дымки, из-за оград лаяли, прыгая передними лапами на них, злые собаки.
Вдруг раздался истошный женский крик. Около одного дома собралась почти вся деревня. Правда, люди не смели подойти к дому, а смотрели издали, стоя по другую сторону дороги.
Аваг решил поинтересоваться, что тут происходит.
– Убейте лучше меня и всех моих детей. Все равно они умрут с голоду. Не дам! Последняя кормилица… Не дам! Убейте лучше меня!
Вокруг бегали маленькие ребятишки и ревели во весь голос.
Монголы оттолкнули женщину, она упала, и дети бросились к ней. Монголы повели корову со двора. У ворот они передали ее двум воинам-грузинам, а сами вскочили на лошадей и поскакали вдоль деревни. Корову повели в ту сторону, куда только что ускакали монголы. Аваг загородил им дорогу.
– Вы грузины? – спросил он у растерявшихся и оробевших воинов.
– Грузины.
– Где же ваша грузинская честь? У вдовы отнимают последнюю корову, лишают ее последнего куска. И вам не стыдно!
Воины покраснели, они не смели поднять на Авага глаз. Один наконец невнятно оправдался:
– Стыдно… Но мы воины. Если не послушаемся, нас убьют.
Второй воин вскинул вдруг глаза и сердито ответил:
– Стыдно должно быть тому, кто вовлек нас в это ярмо. Мы невинны. Позор тому, кто отдал нашу страну, нашу Грузию этим нехристям. Открыли ворота крепостей, надели нам на шею ярмо, а теперь спрашивают стыда и совести. Где вы были раньше? Почему вы не спросили у нас, хотим мы или не хотим быть рабами?
– Они и тогда были господами, – осмелел и первый воин, – и теперь разъезжают на конях.
В свою очередь, Аваг опустил глаза в землю. Он не поднял своих глаз даже тогда, когда воины, обойдя его стороной, повели корову. Жители деревни бросились через дорогу на двор пострадавшей, и улица наполнилась причитаниями сострадающих.
Караван к этому времени прошел вперед. Аваг догнал своих спутников и поехал в хвосте каравана. Он ехал, оглушенный увиденным, убитый горем. Торели со своих носилок тоже видел, как грабили бедную женщину. Когда Аваг поравнялся с носилками, Торели сказал:
– Совсем убило меня горе этой вдовы.
– Не говори, Турман. Ударь меня сейчас ножом, не вытечет и капли крови, так я зол. А с какой ненавистью смотрели на нас воины и крестьяне, словно мы повинны в несчастьях всей нашей страны.
– Мы и повинны, Аваг. Никто не виноват, кроме нас. Воин сказал правду. И ты знаешь, что он сказал правду. Иначе ты им ответил бы. Но тебе нечего было отвечать. Словами этих воинов нас обвиняет и настоящее и будущее Грузии. Запомни это, Аваг.
Аваг хотел что-то возразить, но взглянул на Торели и промолчал. Лицо Турмана стало землистым, со лба текли крупные капли пота. На щеках они смешивались со слезами.
Гонец с радостной вестью о возвращении князей всего лишь на полдня опередил караван. Он прискакал в Тбилиси в полдень, а под вечер и Аваг и Торели увидели с холма столицу Грузии.
Оказалось, что царица Русудан, потеряв надежду на возвращение князей, послала в Каракорум своего сына Давида. Не имея от него вестей и тоскуя
Подъезжая к селу, Торели не узнавал окрестностей. Наполовину вырубленные, одичавшие сады стояли без плетней. Виноградники заросли высокой травой. Лозы, оставленные без присмотра и хозяйского ухода, расползались по земле как попало. Полуодичавшая скотина ходила по ним и топтала их.
Сердце у Турмана билось все чаще и все тяжелее. Он нашел силы оставить носилки и побрел вдоль деревни. Под деревом на камне сидел слепой Ваче. Греясь в лучах заходящего солнца, слепец, как видно, дремал. Однако, услышав шаги, он вскинул голову и прислушался.
– Кто тут? – спросил он с тревогой в голосе.
Турман подошел и обнял бедного Ваче.
– Это я, Турман Торели.
Руки слепого судорожно зашарили по человеку, обнявшему его. Друзья разрыдались.
– Турман, да ведь мы тебя давно уж похоронили. Неужели вернулся и живой?
– Вернулся живой. А вы-то, вы-то как, все ли живы и здоровы?
– Да вот я… жив. Смерть, видно, забыла обо мне. Никому я не нужен, даже смерти.
– А Цаго… Где твоя Цаго, наверно, уж вышла замуж!
– Цаго… Если бы Цаго… Разве я мечтал бы о смерти.
– Но где она и что с ней?
– Да правда, откуда ты можешь знать. Вот уж год, как нет у меня Цаго. А я все еще жив. Потерял первую Цаго и остался жив. Потерял жену мою Лелу и остался жив. Потерял глаза и остался жив. Потерял мою дорогую Цаго и все еще остаюсь живым! Где же справедливость, Турман, где же бог?
Слепец отдышался и начал рассказывать по порядку:
– Цаго выросла. Я сам не мог видеть, но все говорили, что она красавица. Многие хотели взять ее в жены, но всем она отказывала наотрез. Она говорила: у моего слепого отца нет никого, кроме меня, как же я могу его бросить? Но она, оказывается, любила твоего Шалву. И Шалва тоже любил ее. Оттого-то она и отказывала всем другим женихам.
Ваче вздохнул и замолчал. Может быть, он ждал, что Турман спросит о чем-нибудь. Но Турмана не было слышно.
– В прошлом году проезжал мимо монгольский ноион. Увидел мою Цаго, а вечером прислал своих воинов, чтобы ее похитить. Она входила в ворота, когда они набросились на нее. Связали, кинули на коня и увезли. Цаго кричала, я вопил и метался по двору, натыкаясь на стены, но что я мог сделать. Никто из деревенских жителей не пришел к нам на помощь. Все боятся монголов.
Шалвы в это время не было дома, но вечером он появился. Ему удалось уговорить нескольких отважных мужчин, и они погнались за похитителями. Говорят, что в поле они догнали татар. Некоторых поубивали, некоторые татары спаслись бегством. Но и Цаго и Шалва с тех пор исчезли. Одни рассказывают, что они скрываются в лесу, а другие говорят, что Цаго убита в той схватке с татарами. – Слепец неожиданно улыбнулся. – А Шалва твой в лесу. Все обездоленные и обиженные, оскорбленные, все настоящие грузины бегут к нему. Он у них предводителем. Отряд большой. Монголы боятся Шалвы. Шалва убивает каждого монгола, которого только увидит. Он нападает на их отряды, отнимает у них награбленное и раздает бедным.