Долгая ночь
Шрифт:
Чтобы обезопасить себя от возможного нашествия Джелал-эд-Дина, все мусульманские страны, простирающиеся в общей сложности до самого Египта, начали тайные переговоры друг с другом. По общему решению они начали приготовляться к войне. При этом вели себя так, будто султан Джелал-эд-Дин спаситель и благодетель, то и дело посылали ему караваны с подарками и послов. Но и послы и дароносители имели одну главную цель – разузнать намерения Джелал-эд-Дина относительно своих ближайших единоверных соседей.
Когда султан стоял лагерем
Но не только одними подарками рассчитывала действовать царица Хлата. Она понимала, что у султана немало своих сокровищ, и если его жестокое мужское сердце – крепость, то подарки – плохие войска.
Больше чем на золото и драгоценные камни, царица рассчитывала на свою особенную, обольстительную красоту. Пока еще не было крепости, которую она хотела бы взять и не взяла при помощи этого безотказного оружия. Попадались хладнокровные, твердокаменные мужчины, но и они сдавались в конце концов в розовый плен на милость столь искусной победительницы.
Тамта, как известно, была дочерью грузинского царедворца. Поэтому ее волновала не столько судьба Хлата – ее второй родины, сколько судьбы горячо любимой, незабываемой Грузии. Переговоры о судьбах Грузии, о возможном мире с ней входили в расчеты царицы Тамты. Была и еще одна тайная цель. Царица хотела напасть на следы своего первого, еще до замужества, еще до Хлата, возлюбленного, доблестного Шалвы Ахалцихели, который, по слухам, томится в плену у Джелал-эд-Дина. У нее было твердое намерение выручить Шалву Ахалцихели во что бы то ни стало.
Джелал-эд-Дин выехал навстречу царице и встретил ее далеко от лагеря. Увидев Тамту, он смутился. Он слышал о ее красоте, но все же не предполагал, что она столь прекрасна.
В этот же день он устроил в честь царицы великий пир. Царица сидела рядом с султаном, он сам подавал ей кушанья и напитки. Царица вела себя с редким достоинством. Она говорила с султаном как с равным и проявляла учтивость, изысканность речи и мыслей, утонченность в понимании мыслей и поведения Джелал-эд-Дина. Не забывала она и улыбаться время от времени, хотя нужно сказать, что на этот раз она дарила свои улыбки более сдержанно и осмотрительно.
На другой день Тамта пригласила султана в свой шатер на ответный ужин. Бесстрашный и жестокосердый султан не узнавал сам себя. Он, повидавший на своем веку бесчисленное множество женщин, в том числе и цариц, чувствовал в себе какую-то странную робость, он смотрел на лицо Тамты как на нечто божественное, что можно только созерцать издали, но что нельзя осквернять прикосновением и даже черными мыслями. Тамта была так близко, что можно было дотронуться рукой, и в то же время она была страшно далека, отдаленна, будто стояла на недоступной для смертного высоте.
Он понимал, что это идет от совершенного воспитания
Тамта как будто нарочно ничего не говорила о государственных делах. Она умела поддерживать беседу так, что беседа не прерывалась ни на минуту, но и течение ее направляла сама Тамта. Постепенно у Джелал-эд-Дина создалось впечатление, что у царицы вовсе нет государственных интересов, что она приехала поразвлечься, познакомиться с султаном и, может быть, если удастся, завоевать его сердце.
Тамта отпустила своих людей. Султану невольно пришлось сделать то же самое. И вот они остались в шатре одни. Если у нее и есть ко мне какие-нибудь интересы, то она заговорит о них в эту минуту. Более удачного момента не будет. Но царица по-прежнему оставалась беспечной собеседницей, как будто ничто практическое, суетное не касалось ее. Речь ее, в сочетании с взглядом, странно одурманивала султана, он пьянел от каких-то смутных, неуловимых намеков, а душу охватывало сладким желанием самозабвения.
Но удивительнее всего было то, что, несмотря на столь интимное уединение в шатре и на столь обольстительное лепетание царицы, расстояние между ней и султаном не уменьшалось. Чем дольше они сидели, чем больше говорила Тамта, чем ближе она наклонялась в сторону собеседника в пылу беседы, тем дальше и недоступнее она становилась.
Султан почувствовал, что он никогда не осмелится прикоснуться к этой прекрасной, но странной женщине. Он внезапно поднялся, пожелал хозяйке шатра спокойной ночи и решительно вышел.
В поход на Грузию Джелал-эд-Дин, как известно, взял и Шалву Ахалцихели.
Шалва был опытный полководец. Этот опыт ему теперь пригодился. Он внимательно приглядывался ко всему, что делалось в войсках Джелал-эд-Дина, и вскоре понял, что султан не доверяет полностью ни одному человеку в своем стане и что замысел напасть на Грузию всячески маскируется. Видимо, султан все еще опасается грузин, если рассчитывает на внезапное вторжение в сердцевинные земли Грузинского царства и на молниеносный штурм грузинской столицы – Тбилиси. Только так надеется султан окончательно сломить сопротивление грузин, окончательно разгромить их, чтобы больше они не поднялись.
Джелал-эд-Дин все еще боялся, что если грузины узнают о вторжении его главной армии, то они напрягут все силы, успеют собрать войска, укрепят столицу и заступят дорогу нашествию хорезмийцев.
Шалва понимал, что немного времени еще есть в запасе и что грузины обязательно как можно скорее должны узнать о походе султана. Все, и позорный плен, и видимая измена родине, и унизительная дорога к султанскому доверию, и гнетущее бремя этого завоеванного теперь доверия, все это были лишь средства, которые настала пора использовать.