Долгая ночь
Шрифт:
– Все это так. Но битва при Гарниси – это только одна битва. Лишь через полгода после нее Джелал-эд-Дин осмелился подступить к Тбилиси. За это время можно было опомниться, собраться с духом, составить новое войско и встретить врага как полагается. Однако ничего этого не было сделано.
– У Гарнисских высот закатилось солнце великой и могучей Грузии. Эта битва была не сама болезнь, но лишь признак, следствие некоего тайного недуга, который давно уж подтачивал силы нашего царства. Эта болезнь ослабление силы государственной власти, влияния и могущества царя. Как только ослабла царская власть, начался разброд среди грузинских правителей и эристави. Большим несчастьем нужно считать
– Дело не только в ослаблении царской власти. Среди приближенных царицы нет больше сильных разумных мужей, готовых жертвовать своими интересами и даже жизнью ради общего блага. Нет таких верных трону визирей и вельмож, какими были братья Ахалцихели или Захария Мхаргрдзели. На них ведь опиралась, совершая свои великие дела, солнцеподобная царица Тамар.
– Горе Грузии, но это так. При дворе больше думают о развлечениях и лицедействах, нежели о защите царства и о его усилении. Прямые наследники доблестных Мхаргрдаели – их сыновья Аваг и Шамше – стараются увильнуть от забот о троне. Им бы только наслаждения, охоты, пиры, на глазах измельчали люди, и нет больше тех мужей, которые создали и хранили великое Грузинское царство.
– Значит, погибла Грузия. Если царь перестает быть истинным предводителем своего народа, царство гибнет. И вот мы свидетели этой гибели. Можно сказать, что мы сами, своими руками погубили свою страну.
– А ведь потомки нам этого не простят. Кто знает, может быть, никогда уж не воссияет снова солнце могучей Грузии. Может быть, оно закатилось навеки и наш народ отныне будет влачить зависимое горькое существование. И жить грузины будут одними лишь воспоминаниями о лучших днях, годах, веках.
– Да, едва-едва воссияло солнце Грузии, как мы возгордились, зазнались и утратили способность здраво и действовать и рассуждать. Говорят, что человеку только один раз в жизни открывается небо и рука господня благословляет его. Но встретить это мгновение человек должен быть готовым всю жизнь. То же и для народа. И вот мы прозевали это великое мгновение, проразвлекались, пропировали, и небо закрылось для нас и, вероятно, больше никогда не раскроется.
– Потомки будут проклинать наши имена, если только они дойдут до них.
– Сейчас на земле поднялись со всех концов и пришли в движенье стихийные силы, великие ураганы, и такому народу, как мы, нужно много мудрости, терпенья и сил, чтобы уберечь себя, выжить, спастись во время всемирной бури и выйти из нее способными к дальнейшему существованию. Мы не смогли прозреть будущее и правильно распределить свои силы в этой борьбе за существование. Большую часть своих сил мы растратили на борьбу с хорезмийцами, а теперь, когда еще более страшный враг подступает к нашим пределам, мы не можем не только остановить его, но и оказать хоть какое-нибудь сопротивление.
– Если бы нас не разгромили у Гарниси, страна не была бы разорена, и мы теперь могли бы встретить монголов достойно, лицом к лицу, как мы встретили их во времена Лаши. Теперь хорезмийцы выпустили растерзанную Грузию из своих когтей. Обессилели и разжались сами собой лапы хищника. Может быть, монголы нападут не завтра, и мы успели бы собрать хоть какие-нибудь силенки. О чем думают наши князья и сама царица? Где она? Где ее правая рука – Мхаргрдзели?
– Царица
– Как, Иванэ Мхаргрдзели скончался?!
– Да. Умер послушником этого монастыря.
– Мхаргрдзели постригся в монахи! – все больше и больше удивлялся Торели, не веря своим ушам.
– В годовщину Гарнисского сражения он прибыл в наш монастырь. Привез великие дары, взмолился, чтобы мы его постригли в монахи.
– Да ведь он же был некоронованным царем Грузии. У него было все. Видно, нечиста была его совесть перед Грузией, видимо, великие грехи мучили его душу, если он решился на такой шаг.
– Не знаю, дорогой Турман, ничего не могу сказать. На исповедях он не раскаивался ни в каких необыкновенных грехах, кроме присущих всем нам, грешным. Молился ревностно, послушание нес легко. Больше всего сидел один в своей келье. Там-то в одиночестве он и раскаивался и молил господа отпустить его грехи. Однажды ночью я услышал сквозь стену громкие возгласы и причитания. Тотчас я выкатился на своем стуле из кельи. Стенания доносились из кельи Мхаргрдзели. Я прислушался, но это была просто молитва. Мхаргрдзели ударял себя в грудь и ревностно восклицал: "Блаженны те, кому не послал господь испытание грехов и чей дух далек от коварства. Господи, тяжела стала твоя рука для меня. Стал я нищий и утратил свет, стал хуже слепого, ибо не вижу ничего впереди себя. Но покаялся в грехах моих и не скрыл даже самого страшного греха – неверия моего. Вот стою я перед тобою, господом своим, прости ты мне темноту сердца моего, прости мне безбожие мое, в котором погрязал, приумножая грехи свои". Старец молился жарко, его басовитый голос звучал надтреснуто и больше был похож на плач, чем на простую молитву. Потом он услышал, должно быть, скрип моего стула, замолк, появился на пороге и спросил в темноту:
"Кто здесь?"
"Это я, – ответил я, смутившись, точно застигнутый за чем-нибудь нехорошим. – Не спалось, вот и выкатился я подышать и услышал твою молитву. Что не спишь, брат?"
"Спокойствие и сон души давно ушли от меня. Все ночи я молюсь, дабы очистил меня господь от всех грехов моих, а пуще того, чтобы скорее принял мою измученную душу. О смерти молюсь от вечера до утра".
"Господь милостив. В руце его и живот и смерть".
На другой день в келье Мхаргрдзели было тихо, обитатель ее не показывался до позднего вечера. Я приказал сходить и узнать, здоров ли он. И точно, его нашли в сильном недуге, он отказался от пищи, от воды и только тихо стонал. Я отправился проведать своего необыкновенного послушника. Старик метался в постели, его как будто сжигало изнутри сильным огнем. Он весь был в жару, часто дышал. Этот некогда статный могучий великан показался мне маленьким и жалким старичком. Только в глазах по временам вспыхивал и метался еще тот огонь, который раньше вел полки и направлял жизнь целого государства. "Прости, отец", – прошептал больной старец.
"Бог простит".
"Услышана молитва моя, ибо вступил я под конец своей жизни на путь праведный. Услышана молитва, и призывает господь, посылая смерть". Больной помолчал, как бы собираясь с силами, и вдруг спросил: "Правда ли, отец, что пишешь ты летопись грузинской земли?"
"Надоумил господь и вразумил. С божьей помощью взял я на себя этот нелегкий крест".
"Тогда напиши там, что каждый человек должен служить своему отечеству, как умеет и насколько хватает сил. И я служил, пока мог, своей стране, Грузии, жизни не щадил ради ее могущества и славы. И не говори обо мне худого слова. Чужие грехи принял я на себя".