Долги отдающий
Шрифт:
— Что ты придумаешь? Тебе ведь и думать некогда! За тобой идет охота, ты понимаешь это? Тебя флажками красными обнесут — и Белаков, и милиция, и Толик… А ты все мечтаешь, как бы никого не укусить…
— Все, Вика, все! Мне пора уходить. Ты будь умницей. Здесь будь. Илье Сергеевичу, кажется, можно доверять? Потому не торопись выписываться, жди от меня вестей. А пока возвращайся в палату. Возьми ключ от наручников. Постой здесь, возле окна, и только когда увидишь, что я вышел за калитку, отстегнешь их.
— Меняемся, — слабо улыбнулась она. — Вот моя связка. Кому придет в голову искать тебя в моей квартире?
Охранник
Частник согласился подкинуть только до ближайшего метро, но мне это как раз и надо было. Нечего светиться средь бела дня возле дома Вики.
От метро я позвонил своей соседке, жившей этажом ниже.
— Константин? А к тебе милиция приходила, нас расспрашивали, где ты.
— Если будут спрашивать еще, скажите, уехал к тетке, в глушь, в Саратов…
Так, обвинение в разбойном нападении на мне, значит, есть. Появляться дома не следует. К Насте наведаюсь только в крайнем случае: незачем такую квартиру светить. Остается воспользоваться ключом, который дала Вика.
Бутерброды, кофе, ванна — и вот я уже почти в форме, только спать охота. Но все равно ведь делать нечего в темноте, а свет зажигать опасно. Кто знает, что предпримет Белаков, получив информацию от Светланы о моем посещении больницы. Прилетят мотыльками на свет крутые мальчики, и не устраивать же тут с ними потасовку и стрельбу?! Хотя стрелять есть чем.
Я накрыл ладонью пистолет Белакова. Игрушечка. Полный магазин патронов. Хорошо бы мне их не растратить, выйти из игры чистым. С каждым днем сделать это все сложнее и сложнее, уже и представить трудно, какие выходы у меня есть. Если не считать тот, о котором говорила Вика: сдохнуть с голоду или полезть в петлю. Да и то ведь посмертно повесят на меня того же Падунца. Мертвый я буду для всех очень удобен.
С этой не больно веселой мыслью я и заснул, чтобы проснуться от яркого света, ударившего в глаза. В голове еще не рассеялась пелена ночных сновидений, и потому я не сразу осознал, где нахожусь и что за люди ходят по комнате. А когда осознал, захотелось опять заснуть и забыться.
Поодаль, у двери, потирал руки, хищно поглядывая на меня, один из тех двоих, с которыми я навещал Белакова. А рядом, у кровати, крутил на пальце золотую цепочку Толик.
— Прости, мы без стука, — сказал он. — Но ты подставил меня, крупно подставил, и потому мне не до условностей. Такое придумать: стравить меня и с кем?!
— Голь на выдумки хитра, — ответил я. А что я еще мог ответить?
— Голь… — Толик присел на стул. — Знал бы я, что ты действительно голь… Вот здесь я ошибся, поверил в ваше общее дело с Балушем. В наше время ведь миллионами не швыряются, миллионы можно вложить так, чтобы получить миллиарды. А ты?..
— А что я?
— А ты написал записку: "Отдающий долги". Черная паста, серая оберточная бумага. Зачем ты это сделал?
— Появился шанс честно пожить.
— Дурак! Вот сегодня, в четверг, на рассвете, пятнадцатого сентября, мы тебя шлепнем, и думаешь, кого-то это обеспокоит?
Я покосился на окно. Действительно, начинало светать.
— Или ты думаешь, что ты рыжей
— Значит, если у меня будут деньги, я смогу то же самое делать с Эммой?
Лицо Толика как было бесстрастным, так таким и осталось.
— Столько денег у тебя никогда не будет. Да и тебя самого скоро не будет. Ради этого я и прибыл сюда, хотя на подобные спектакли не хожу. Но это не простая разборка, это последняя встреча с сумасшедшим. Как же ты представлял свою новую жизнь, скажи?
Я промолчал, и продолжил опять Толик:
— Мой отец потом и кровью, в прямом смысле, добивался нынешнего своего положения. Раньше машинами торговал, отдал дело мне и теперь он московский нефтяной король, у него есть казино, дома, но он знает, что до конца жизни не выйдет из игры. Это он, кстати, дал знать, где ты находишься. В клинике еще со славных старых времен остались «жучки», люди отца ими, естественно, пользуются… Так вот, отец по своей воле из игры не выйдет. Я, как и ты, руки стараюсь не пачкать, но понимаю, что до поры. Держу хороших исполнителей… Ты, кстати, был бы хорошим исполнителем.
— Таким, кто отбирал бы у Падунца шкатулки? За что вы его убрали?
— Нет, таким бы, кто стрелял меж глаз! Падунец действовал грубо, его бы опознали и вычислили… Да что там жалеть: был уголовником — им и остался.
— А вы с отцом масштабнее?
Губы Толика дрогнули в ухмылке:
— Почему бы перед смертью и не похамить, да? Но все же отвечу. Мои руки почище твоих. Это тебе даже милиция докажет. Я занимаюсь бизнесом, я кого-то кормлю и от кого-то кормлюсь. Я никого не убивал. В природе не существует пистолетов с моими пальчиками. Я никогда в жизни не натягивал на лицо вонючий чулок, не угонял и не перекрашивал машины — все это в твоем послужном списке, понимаешь? И с ним ты вдруг решил стать праведным? Возомнил, что тебе простится все это?
— Ты же знаешь, я вернул драгоценности, не убивал Падунца и не воровал машины… Тебе просто хочется сейчас меня испачкать, потому что ты завидуешь мне. Ты думал, что купить можно все на свете, ан нет!
— Что? Не неси чушь!
— Чего же ты тогда приехал ко мне? Прислал бы исполнителей — и дело с концом. Нет, ты хочешь лично убедиться, всемогущи деньги или нет. А осечки происходят, да?
— Никаких осечек! Сейчас мы кончаем тебя, а потом направляемся в больницу и я там покупаю твою златовласку. Ты уже не узнаешь этого, но поверь, я отдам ее своим мальчикам. На потеху.
— Поверь и ты мне на слово, Толик: то же я сделаю с Эммой. Если ты думаешь, что я не умею мстить…
— Ты уже ничего не сделаешь!
— Посмотрим. По четвергам я живучий.
Я встал с кровати, потянулся к брюкам, но тот, который стоял у двери, вырвал их у меня, похлопал по карманам и только потом вернул. Я надел брюки, рубашку.
— Пойдем, — сказал Толик.
Его напарник шагнул за порог, в коридор, а я снял с вешалки куртку и набросил ее на плечи. Вес пистолета в правом кармане почти не ощущался, но было, черт возьми, приятно чувствовать его металл.