Долгий путь скомороха
Шрифт:
– А сам-то чего пляшешь вместе с нами?! – возмущённо пропищала Авдотья.
Ратмир хотел что-то ответить ей, но в этот момент раздался стук в дверь и на пороге показался тиун Устин.
– Доброго здравия всем, – кивнул он и, подойдя поближе к столу, обратился к Ратмиру. – Боярин прислал узнать: нет ли для него каких новостей?
– Нет, тиун. Пока для него ничего нет, – покачал головой Ратмир, держа в руках деревянные крепления линз.
– Хорошо, передам ему. И дозволь спросить, Ратмир, не линзы ли у тебя в руках? – с живым интересом неожиданно
– А что – знакомы они тебе? – с любопытством посмотрел на него Ратмир.
– У дьяка нашего Лаврентия видал я подобное. Привозил он как-то с собой сюда бояричам диковинку показать. Тогда я и углядел морды пауков да стрекоз в большом размере, – ещё больше оживился тиун. – Вот страсти-то какие!
– Надо же, дьяк Лаврентий и науки такие изучал. А где же он взял те линзы? – спросил Ратмир.
– Так ему тогда дьяк Посольского приказа Иван Михайлович и подарил пару годков назад. Сказал, что немецкий посол привёз с собой их несколько штук для Великого государя. А тот разрешил дьяку Висковатому взять две или три штуки себе.
У Ратмира при упоминании дьяка Висковатого помрачнело лицо. Он коротко вздохнул и, повернув голову к столу, глухо произнёс:
– Всё, тиун, нет пока новостей для боярина.
– Понял, понял. А что это вы сейчас смотрите этими линзами? Опять мушек и тараканов всяких? Покажьте старику, коли не жалко. А то помру в одночасье, так и не увидав более этих страшных морд.
– Давай, тиун Устин, только по-быстрому, – кивнул ему старик Никифор. – А то у нас тут дела поважнее будут.
– Да я скоренько, – прокряхтел тиун Устин, присаживаясь за стол.
Ратмир, молча, отодвинул в сторону тряпицу с волосами и прикрыл её своей ладонью.
– Ух, ты, страсти египетские! – воскликнул старик Устин, прикладываясь то одним глазом, то другим к сдвоенным линзам. – Создал же Всевышний этакую страхолюдину!
– Ну, всё, Устин. Будет с тебя, – поторопил его старик Никифор, заметив недовольное выражение лица Ратмира.
– Всё-всё, благодарствуйте, – опять кряхтя, поднялся из-за стола старик Устин. – Пойду, своим расскажу, пожалуй. Они-то уж точно никогда такого не видали. И спросить ещё хотел тебя, Ратмир, – волоски, что ты с кузнеца нашего Прохора спросил – они под линзами тоже страшно выглядят?
– А ты откуда знаешь про кузнеца-то? – удивился старик Никифор, кинув на Ратмира быстрый взгляд.
– Так он сам всем уже растрезвонил, что Олёна ваша к нему интерес имеет, – усмехнулся тиун Устин. – У кузнеца-то нашего вся сила только в руках. А умишком он как раз и не вышел. Так что, Олёна, жди. Вот-вот его жёнка к тебе заявится волосья выдирать. Она у него баба бойкая.
– Ну и мы здесь не лыком шиты! – руки в боки встала Авдотья. – Пусть только придёт – мы ещё посмотрим, чьи космы полетят в разные стороны.
– Волосья как волосья, ничего страшного, – нехотя пояснил Ратмир и глянул на тиуна Устина. – Прости, тиун. Не до тебя сейчас. Времени у меня мало.
– Понял, понял, – закивал старик
Тиун вышел за дверь, и в комнате раздался хохот.
– Ну, Олёна, готовься к обороне! – качая головой, рассмеялся здоровяк Василий.
– А Авдотья-то, Авдотья-то! Самая наша защитница! – от души расхохотался старик Никифор.
– Ну, я же не знала, что он разумом слаб, – пожимая плечами, оправдывалась Елена. – Пусть приходит, я ей всё объясню.
Глядя на них, задорно рассмеялся и Теодорка. Только Ратмир, нахмурив брови, продолжил внимательно разглядывать под линзами волоски, разложенные перед ним на белой тряпице…
Поздним вечером, когда все в избе уже уснули, Ратмир вышел на крыльцо и, сев на чисто выскобленный деревянный пол, прислонился спиной к бревенчатой стене. Он устремил свой взгляд в бездонное звёздное небо и губы его тихонько зашептали: «Anima Christi, sanctifica me…». В этот момент скрипнула половица в избе и Ратмир замолчал. На пороге забелела рубаха старика Никифора:
– Не помешаю тебе, Ратмир?
– Когда ты мне мешал, Никифор? Проходи, присаживайся. Чего не спится тебе?
– Да вижу я, что после казни Висковатого ты сам не свой. Или я не в своё дело лезу? Ты мне так и скажи, Ратмир, если что. Я ведь чужих мыслей читать не умею как ты.
– Да и я их не умею читать, – вздохнул Ратмир. – Про Висковатого слышал много. Большого ума был человек. По навету казнил его Великий государь, не разобравшись, что почём. Вот это-то и страшно, что такие люди гибнут из-за злобы и корысти людей глупых и алчных, что толпятся вокруг трона государева в Александровой слободе.
– А по волоскам-то этим ты сегодня узнал что-нибудь?
– Я ведь, Никифор, когда в самый первый день убитую боярышню в сенях осматривал, то нашёл там, на полу рядом с её ножкой один рыжий волос. Взял его тогда в тряпицу на всякий случай. А сегодня, когда сравнил с волосками всех рыжих, что живут на подворье боярина Скобелева, то и увидел, что волос этот чужой, не местный.
– И что это может значить, Ратмир?
– А всё что угодно, – пожал плечами тот. – В том числе и то, что он мог принадлежать убийце.
– И как теперь тебе узнать про это? – затаив дыхание, спросил старик Никифор.
– Вот я и сижу здесь и думаю – как мне дальше быть, – опять вздохнул Ратмир.
– И ничего в голову не идёт?
– Да есть кое-какие мыслишки. Только оставлю я их, пожалуй, на завтра. Устал я что-то, – Ратмир бесшумно поднялся на ноги, и, глубоко зевая, потянулся всем телом. – Пойдём спать, Никифор. Утро вечера мудренее.
Глава 10
– Карета готова, дорогая панна, – вышколенная служанка в тёмно-синем до горла платье с белым кружевным передником поставила перед графиней Агнешкой Терницкой серебряный поднос, на котором в изящной китайской фарфоровой чашечке дымился кофе.