Долгий рождественский обед

Перевод с английского Сергея Черкасского.

Об авторе перевода:

Черкасский Сергей Дмитриевич — театральный режиссер, доцент С.-Петербургской государственной академии театрального искусства, руководимый им актерский курс — лауреат ряда фестивалей. Работает в театрах Петербурга и страны, три года возглавлял Красноярский драматический театр им. Пушкина. Поставил около 25 спектаклей, среди них пьесы Грибоедова, Островского, Шекспира, Шоу, Мюссе, Эрдмана, Ануя. Снял фильм «Хмелита». Ставил спектакли в Эстонии и Великобритании,

проводил мастер-классы по системе Станиславского в театральных школах Великобритании, США, Южной Кореи. В Петербурге спектакли С. Черкасского идут в Театре им. Комисаржевской, Театре на Литейном, Театре Сатиры. Перевод пьесы Т. Уайлдера «Долгий рождественский обед» осуществлен в 1983 году.

Столовая в доме Байярдов. Около рампы — длинный обеденный стол, празднично накрытый для рождественского обеда. Справа от зрителей, на столе перед местом главы семьи — огромная индейка. В глубине сцены находится дверь, ведущая в холл. Слева, у самого края сцены — необычная дверь, задрапированная черным бархатом. Эти двери обозначают Рождение и Смерть.

В течение этой пьесы пройдет девяносто лет, и в ускоренном темпе перед нами предстанут девяносто рождественских обедов семейства Байярд. Актеры одеты в нейтральную одежду и должны передавать постепенное старение своих героев. У многих — седые парики, которые они надевают в обозначенные в пьесе моменты без каких-либо комментариев. Женщины могут использовать платки, приготовленные под столом, которые они накидывают на плечи по мере старения своих героинь.

В течение всей пьесы персонажи продолжают есть воображаемую еду воображаемыми вилками и ножами.

Занавеса нет. Публика, приходя в зал, видит декорацию на сцене и накрытый стол почти погруженными в темноту. Свет в зале гаснет постепенно, и так же постепенно яркое зимнее солнце заливает сквозь окна всю столовую.

Входит ЛЮСИЯ. Она проверяет стол, поправляет кое-где ножи и вилки. Разговаривает со служанкой, которая для нас невидима.

ЛЮСИЯ. Я думаю, все готово, Гертруда. Сегодня мы не будем звонить в колокольчик. Я позову их сама. (Выходит в холл и зовет.) Родерик! Матушка Байярд! Все готово. Прошу к столу.

Входит РОДЕРИК, выкатывая в кресле-каталке матушку БАЙЯРД.

МАТУШКА БАЙЯРД. …еще и новую лошадь, Родерик?! Я привыкла считать, что только испорченные люди имеют по две лошади. Новый дом, новую лошадь и новую жену!

РОДЕРИК. Ладно, мама. Как тебе нравится здесь? Наш первый рождественский обед в новом доме, а?

МАТУШКА БАЙЯРД. Ц-ц-ц! Уж и не знаю, что бы сказал твой дорогой отец!

ЛЮСИЯ. Сюда, матушка Байярд, садитесь с нами.

Родерик читает молитву.

МАТУШКА БАЙЯРД. Моя дорогая Люсия, ведь я еще помню времена, когда повсюду вокруг жили индейцы. А я уже была не девочкой. И я помню, как на тот берег Миссисипи нам приходилось

переплавляться на плоту. В те времена в Сант-Луи и Канзас-Сити было полно индейцев.

ЛЮСИЯ (завязывая салфетку матушке Байярд). Подумать только! Здесь! — Какой чудесный день для нашего первого рождественского обеда: прекрасное солнечное утро, снег, замечательная проповедь. Доктор Маккарти прочел замечательную проповедь. Я плакала от начала до конца.

РОДЕРИК(берет воображаемый нож). Так, что вам, матушка? Кусочек белого мяса?

ЛЮСИЯ. Как красиво сегодня! На деревьях все веточки обледенели. Такое не часто увидишь. Я отрежу вам кусочек, дорогая. (Через плечо.) Гертруда, я забыла желе. Знаете, матушка Байярд, — на верхней полке — когда мы переезжали, я нашла соусник вашей матери. Дорогая моя, как ее звали? Вы были… Женевьевой Уэйнрайт. А ваша мать…

МАТУШКА БАЙЯРД. Да, да, ты должна записать это где-нибудь. Я была Женевьевой Уэйнрайт. Моя мать была Фэйс Моррисон. Она была дочерью фермера из Нью-Хэмпшира. И она вышла замуж за молодого Джона Уэйнрайта…

ЛЮСИЯ(загибая пальцы). Женевьева Уэйнрайт, Фэйс Моррисон.

РОДЕРИК. Все это есть в книге где-то там наверху. У нас все записано. Это очень интересно. Ну, что, Люси, я налью тебе вина? Матушка, немного красного вина в честь Рождества? В нем много железа. «Пейте вино и будете здоровы».

ЛЮСИЯ. Знаете, я никак не могу привыкнуть к вину! И что бы сказал мой отец? Но надеюсь, — сегодня можно.

Из холла появляется кузен БРЭНДОН. Он садится рядом с Люсией.

КУЗЕН БРЭНДОН. Ай-яй-яй, как пахнет индейка. Мои дорогие, вы даже представить не можете, какое счастье сидеть за рождественским столом в кругу семьи. Я так долго жил на Аляске — вдали отсюда, без родственников. Позволь Родерик, а сколько лет вы живете здесь, в этом новом доме?

РОДЕРИК. Сейчас. Должно быть…

МАТУШКА БАЙЯРД. Пять лет. Прошло пять лет, дети мои. Вам надо бы завести дневник. Это наш шестой рождественский обед здесь.

ЛЮСИЯ. Подумать только, Родерик. А кажется, что мы прожили здесь уже лет двадцать.

КУЗЕН БРЭНДОН. Во всяком случае дом еще как новенький.

РОДЕРИК (разделывая индейку). Что тебе положить, Брэндон, белого мяса или ножку? Фрида, налейте вина кузену Брэндону.

ЛЮСИЯ. О боже, я никак не могу привыкнуть к этим винам. Уж и не знаю, что бы сказал мой отец. Что вам положить, матушка Байярд?

Во время последних реплик кресло матушки Байярд без каких-либо видимых причин отъезжает от стола, поворачивается направо и медленно движется к черному порталу.

МАТУШКА БАЙЯРД. Да, да, я помню времена, когда здесь повсюду жили индейцы.

ЛЮСИЯ (мягко). Родерик, последнее время матушке Байярд немного нездоровится.