Долгий сон

Райт Ричард

Рыбий Пуп ждал, не зная, как отозваться на происходящее. Проявлять чрезмерную радость не хотелось — как бы в этом не заподозрили расчет, но сохранять слишком надутый вид тоже не имело смысла, это могло вызвать догадку, что он, чего доброго, затаил мысль о мести. Какие-то секунды он колебался, потом чутье подсказало ему половинчатое решение. Он уткнулся лицом в одеяло и заплакал.

— Чего это он нюни распускает? — с усмешкой спросил Мэрфи.

— Ладно, не трогай его, — врастяжку сказал Кантли. — Пускай одевается.

Они вышли, и

в то же мгновение его слезы иссякли. Он сосчитал деньги. Почти три тысячи. Значит, Кантли расширил его «надел», а еще это значит, что он нужен Кантли для сбора «податей» с черных проституток… Кончив одеваться, Рыбий Пуп топтался по камере, не зная, куда себя девать. Подошел надзиратель, открыл дверь.

— Ступай прямо, ниггер, никуда не сворачивай. Там тебя ждут.

Словно во сне, Рыбий Пуп зашагал по коридору. Кантли с полицейским начальником дожидались его.

— Сюда, Пуп. Садись ко мне в машину. Ты теперь куда? К Мод, кровь разогреть? Или в пивную? Или, может, к мамаше?

— Мне бы к себе на квартиру, сэр.

— А не хочешь сегодня побаловаться с девочкой?

— Нет, сэр.

— Ну, гляди. — Кантли тронул с места машину.

Ночной воздух был напоен благоуханием. Сидя в машине рядом с Кантли, Рыбий Пуп смотрел на высокие синие звезды, оправленные в черный бархат неба. Горячие слезы текли и текли у него по щекам.

— О чем плакать-то, черт? Все позади. Ты свободен.

— Ничего не могу с собой поделать, начальник, — прерывисто ответил Рыбий Пуп.

Возле дома на Боумен-стрит, где была его квартира, машина остановилась.

— Все правильно?

— Да, сэр. Мне выходить в субботу собирать?

— Само собой. Как всегда. Я утром зайду в контору, подкину тебе еще адреса.

— Понятно, сэр.

— И встряхнисьты, погуляй.

— Хорошо, сэр.

— Ну, спокойной ночи.

— Спокойной ночи, сэр.

Рыбий Пуп постоял на пустынном тротуаре, глядя, как тает в темноте красный огонек на машине Кантли, и непримиримая ненависть исказила черты черного его лица. Он достал из кармана ключи, с опаской оглянулся через плечо и поднялся по лестнице к своей квартире. Отпер дверь и задержался на пороге, вновь видя перед собою белокожее женское лицо, возникшее на этом месте два года назад. Потом вошел, зажег свет. Мебель в комнате была затянута паутиной. Рыбий Пуп осмотрел камин — кирпич, за которым он спрятал чеки, был нетронут. Он обошел комнату, открыл платяной шкаф и вытащил свои костюмы — все в пыли, траченные молью, они были безнадежно испорчены.

— А, черт, — тихо выругался он.

Не беда, он купит новые в Нью-Йорке. Он запер дверь на засов, нашел отвертку и, нагнувшись к камину, принялся соскребать цемент, высвобождая края кирпича. Наконец кирпич вышел из гнезда, показался завернутый в асбест сверток. Теперь долой клеенку… Ага, вот они. Рыбий Пуп запихнул чеки в карман, погасил свет и, заперев квартиру, спустился

по лестнице. И не успел пройти двух шагов по тротуару, как столкнулся лицом к лицу с Мод.

— Пуп! — Она прижала его к пышной груди.

— Привет, Мод, — сказал он, потрепав ее по плечу.

Отступив, Мод смерила его взглядом с головы до ног.

— А ты вырос!

— Есть немножко.

— Мистер Кантли сказал, что тебя совсем освободили!

— Ага. Только что вышел.

— Господи, вот радость, — улыбаясь, затарахтела она. — Говорилая этому Кантли, что ты чист. Хотя дело-то было не в девке. Это они чеков проклятых боялись.

— Да, я знаю.

— Опять будешь деньги собирать? — спросила она.

Он хорошо относился к Мод, но верней было не откровенничать с нею.

— А как же, — соврал он. — Конечно.

— Слышь-ка, Пуп!

— Ну?

— Не хочешь девочку? Одна есть — пальчики оближешь… Не грех отпраздновать такой случай. Я угощаю…

— Спасибо, Мод. И рад бы, да надо в контору. Дела.

— А если завтра вечером?

— Это другой разговор. Завтра — пожалуйста.

— Не обманешь?

— Сказал, заметано.

— Ох, до чего я за тебя счастлива, прямо слеза прошибает. — Мод вздохнула. — Ну, мне и ко двору пора, к своим сучкам. За этими только приглядывай. До скорого свидания, Пуп.

— До скорого, — сказал он и быстро зашагал прочь.

Пошла она, эта Мод! Пошли они все куда подальше! Ему в другую сторону… Через полчаса он уже входил в дверь конторы. Открыв сейф, он вынул пачку денег, рассовал их по карманам. Готово. Его колотила дрожь. Внезапно он припал грудью к столу и разразился слезами. Потом выпрямился, вытер глаза.

— Уезжаю, папа… — шептали его губы. — Не получается у меня здесь.

Может быть, позвонить домой, поговорить с матерью? Нет… Он не станет ни с кем прощаться. Ничего не скажет Джиму. Не спросится у Макуильямса. Уедет, и точка. Сядет на поезд, и… Правильно. И сейчас же.

По ночным безмолвным улицам он дошел до вокзала, зорко высматривая, не покажется ли где-нибудь по дороге белый полицейский. Нет, не видно. Он толкнул дверь с надписью: «ДЛЯ ЦВЕТНЫХ». Подошел к окошечку кассы с надписью: «ДЛЯ ЦВЕТНЫХ» и подождал, пока белый кассир кончит продавать билеты белым пассажирам, стоящим у другого окошка.

— Тебе что, парень? — рассеянно спросил кассир.

— Мне, сэр, билет до Мемфиса. Скоро поезд?

— Примерно через два часа.

Рыбий Пуп уплатил за билет, зашел в зал ожидания с надписью: «ДЛЯ ЦВЕТНЫХ» и сел. Его клонило ко сну, но он не смел закрыть глаза. Если покажется Кантли, он скажет, что едет в Мемфис всего на пару дней… Но никто не показывался. Через три часа он сидел на жесткой вагонной скамье в отделении для черных. При нем было без малого шесть тысяч долларов. Он снова проглядел письма Зика. Надо будет в Нью-Йорке дать Зику телеграмму, чтобы встретил его в парижском аэропорту…