Долгое завтра
Шрифт:
Лен вспомнил один из рассказов бабушки, как раньше оратор мог разговаривать со всей страной через удивительные коробки. Лен с волнением подумал о том, что сегодняшний вечер, возможно, станет началом долгого пути назад. И Майк Далинский попытается сегодня убедить в этом горстку людей из городка Рефьюджа на реке Огайо.
Из боковой двери церкви вышел проповедник, брат Мейерхоф, за ним – четверо дьяконов, пятого Лен не мог узнать до тех пор, пока пламя горящих факелов не осветило его. Это был судья Тэйлор. Они прошли мимо и вскоре исчезли в толпе. Лен был уверен, что эти люди первыми начнут
Неожиданно кто-то схватил Лена за руку. Он обернулся и увидел Исо. Тот знаком попросил его выйти из толпы.
Когда они оказались вне пределов слышимости, Исо заговорил:
– На реке появились незнакомые лодки. Предупреди Далинского, Лен, а я – должен вернуться на пристань. – Он огляделся. – А Эмити здесь?
– Не знаю. Я видел только судью.
– О, Господи. Послушай, мне нужно уходить. Если увидишь Эмити, передай ей, что я вернусь, – она поймет.
– Ты думаешь? А мне кажется, ты просто хвастался, когда говорил, что никто не смо…
– Заткнись! Передай Далинскому о лодках.
– Мне кажется, ты во что-то вляпался. Ладно уж, если не увижу Эмити, то передам твои слова ее отцу.
Исо выругался и исчез в темноте. Люди спокойно, серьезно и сосредоточенно слушали Далинского, говорящего со страстной искренностью. Его час настал, казалось, он приберег все свое красноречие для этого собрания.
– …что случилось восемьдесят лет назад. Но сегодня ничто не грозит нам. Почему же мы должны продолжать жить в страхе, если все давно позади?
В толпе послышались возгласы одобрения и негодования. Далинский не стал ждать, пока толпа успокоится.
– Я скажу вам, почему: нью-меноннайтцы потакают правительству. Их религия, их жадность направлены против них же. Нет, вы не ослышались, я сказал жадность! Все они – фермеры. И не хотят, чтобы центры торговли, подобные Рефьюджу, разрастались и богатели. Они будут сопротивляться, если мы попытаемся вытолкнуть их с тепленьких местечек в конгрессе, где они создают бессмысленные законы себе же на руку. Ведь это они запрещают нам строить новый склад, когда это необходимо. Я обращаюсь к вам, брат Мейерхоф, вы считаете, что нью-меноннайтцы вправе учить нас жить, или Церковь Всеобщего Благодарения тоже имеет отношение к этому?
– Не собираюсь сейчас обсуждать ни то, ни другое. Поговорим лучше о вас, Далинский, и начнем с того, что все ваши речи – богохульство!
Его голос потонул в гуле толпы. Лен с трудом пробился к кафедре. Далинский не сводил с Мейерхофа глаз, на лбу его выступили капельки пота.
– Как вы сказали? Богохульство? Не соблаговолите ли объяснить подробнее?
– Вы были в церкви. Вы читали книги и слушали проповеди. И прекрасно знаете, что Всемогущий очистил землю нашу от городов, и с тех пор приказал детям своим следовать тропой праведника, подчиняясь душе своей, а не плоти. В пророчестве Наума…
– Но я не собираюсь строить-здесь город. Мне всего-навсего нужен новый склад.
В толпе послышались
– Кто, – вопрошал Далинский, – рассказал вам о больших городах? Вы, судья Тэйлор?
При свете факелов лицо судьи было особенно бледным. Когда он заговорил, тихий голос немного дрожал.
– Тридцатая поправка Конституции США запрещает вам делать это. И никакие собрания не изменят закона, Далинский.
– А, вот оно что. Вы ошибаетесь. Все изменить могут именно собрания. Если собирается много народу, если голоса их звучат достаточно громко и убедительно, новый склад будет построен, – голос Далинского перерос в крик, – подумайте об этом, люди! Ведь если дети ваши будут жить в Рефьюдже, то вашим внукам придется покинуть родину, потому что они не смогут построить дома для своих семей – это запрещено законом. И вы считаете это правильным?
Послышались одобрительные возгласы. Далинский усмехнулся.
Незнакомец приблизился к толпе, за ним – еще и еще, медленно и тихо подходили они откуда-то с реки.
– Всегда, во все времена отречение от Господа порождало зло, – дрожащим от ярости голосом сказал Мейерхоф.
– Возможно, – рассеянно ответил Далинский. Взгляд его был прикован к толпе, – и я публично признаюсь в том, что не верую.
Он быстро взглянул на Лена, предупреждая его глазами, затем спокойно продолжил:
– Я отрекаюсь от нищеты, голода и страданий. И не знаю ни одного человека, кто поступил бы по другому, за исключением разве что нью-ишмалайтцев. Не думаю, однако, что их мнение играет какую-то роль. По правде говоря, мы сами чуть не вышвырнули их за пределы страны. Повзрослевшее и здоровое дитя нельзя связать по рукам и ногам, чтобы прекратить его рост.
Судья Тэйлор взбежал на кафедру. Удивленный Далинский осекся на полуслове. Тэйлор ожег его горящим взором и заговорил:
– Действия человека часто не совпадают с его словами. Я собираюсь предоставить вам факты, и посмотрим тогда, что скажет на это мистер Далинский. Если вы нарушите городской закон, это заденет не только Рефьюдж, но и все деревни вокруг. Нью-меноннайтцы – народ миролюбивый, их вероисповедание запрещает любое насилие. И они всегда и во всем будут следовать закону. В округе существует много сект с различными вероучениями. Не сомневаюсь, что они сочтут своим долгом выступить в защиту Господа.
Судья замолчал. Стало так тихо, что Лен слышал дыхание толпы.
– Подумайте хорошенько, – продолжил Тэйлор, – прежде чем бросить вызов, который неизменно обернется против вас.
Послышались аплодисменты.
– Кого же вы так испугались, судья? Фермеров? А может, людей из Шедвелла? – Далинский облокотился на перила и призывно кивнул головой в сторону толпы: – Ну-ка, поднимитесь сюда, старшины Шедвелла! Поднимитесь, мы хотим видеть вас. Таким храбрецам, как вы, нельзя бояться. Тут, в толпе, стоит парень, который может рассказать о вашей храбрости, Лен, поднимись сюда!