Долгое завтра
Шрифт:
– Это ради твоей же пользы, Ленни. Когда ты вырастешь, обязательно поймешь, как хорошо, что тебя вовремя остановили. В конце концов, ведь это не конец света.
“Это конец света”, – подумал Лен.
После обеда его заставили одеться и умыться. Вскоре вошла мать со свежевыглаженной рубашкой. Она едва сдерживала слезы и вдруг, не выдержав, крепко прижала Лена к себе и прошептала:
– Как ты мог, Ленни, как ты мог быть таким неблагодарным, как ты мог предать Господа и отца своего!
Лен почувствовал, что начинает колебаться. Еще минута, и
– Мама, мне больно!
Мать взяла его за руки.
– Ленни, смирись, будь терпеливым, и все пройдет. Господь простит тебя, ведь ты еще ребенок и слишком мал, чтобы понять…
К ним поднимался отец, и она замолчала. А через десять минут повозка с грохотом покатилась со двора. Лен неподвижно сидел позади отца, они не разговаривали. Лен думал о Боге, Сатане, проповеди, Соумсе, Хо-стеттере и Барторстауне. Он твердо знал одно: Бог никогда не простит его. Он выбрал путь посланника Сатаны, который приведет его в Барторстаун.
Их догнала повозка дяди Дэвида. Исо съежился в углу и выглядел маленьким, больным и беззащитным, будто из него вытряхнули даже кости. Когда они подъехали к дому мистера Харкниса, отец и дядя Дэвид оставили мальчиков одних привязать лошадей. Лен и Исо старались не смотреть друг на друга, Исо даже не поворачивался к Лену лицом. Но они бок о бок стояли у коновязи, и Лен тихонько сказал:
– Я буду ждать тебя на нашем месте до восхода луны, но не дольше.
Он почувствовал, как Исо напрягся и застыл на месте, словно хотел возразить, но Лен отвернулся и медленно пошел прочь.
Затем был длинный, невыносимо длинный допрос в приемной мистера Харкниса. Мистер Фенвэй, мистер Глессер, мистер Клут тоже присутствовали. Когда все закончилось, Лен чувствовал себя кроликом, с которого содрали шкуру, и это приводило его в бешенство. Он ненавидел всех этих косноязычных бородатых людей, которые издевались над ним, рвали его на части.
Дважды Лен почувствовал, что Исо может выдать его, и уже готов был выпалить, что его кузен – лжец, но тот не сболтнул ничего лишнего.
Наконец допрос завершили. Мужчины посовещались, и мистер Харкнис сказал:
– Мне очень жаль, что вам придется пережить такой позор, потому что вы оба – отличные парни и мои старые друзья. Однако пусть это послужит предупреждением всем, кому нельзя доверять.
Он нахмурился и продолжил, глядя на мальчиков:
– Вас обоих высекут на глазах у всех в субботу утром. А если подобное повторится вновь – вы знаете, что тогда будет.
– Ну? Так вы знаете о наказании?
– Да! – ответил Лен. – Вы выгоните нас из Пай-перс Рана, и мы никогда не сможем вернуться сюда. – Он посмотрел в глаза мистеру Харкнису и добавил: – Но второго раза не будет.
– Искренне надеюсь, что это так, – сказал тот, – а я, со своей стороны, порекомендовал бы вам основательно заняться Библией, молиться и каяться, и тогда Господь сниспошлет вам мудрость, и прощение.
Затем братья Колтер вышли на
Отец всю дорогу молчал, сказал только:
– Я виноват во всем гораздо больше, чем ты, Лен, – на что Лен ответил:
– Нет, отец. Это я во всем виноват. Я один.
– Что-то было сделано не так. Я не смог воспитать тебя правильно, не смог заставить понять. Когда же ты отошел от меня? Думаю, Дэвид все-таки прав: я слишком многое тебе позволял.
– Исо больше, чем я, замешан в этом деле, – сказал Лен. – Это он стащил радио, и никакие побои дяди Дэвида не остановили его. Не нужно винить себя, отец.
Лен чувствовал себя очень плохо. Рано или поздно отец все равно узнает, в чем он действительно виноват.
– Джеймс никогда не был таким, – произнес отец, – с ним все просто. Как могут два плода одного семени быть такими разными?
Больше они не разговаривали. Дома их ждала мать, бабушка, брат Джеймс. Лена отослали в свою комнату, где он прильнул к двери, чтобы слышать рассказ отца. Внезапно до него донесся голос бабушки, дрожащий от негодования:
– Ты – трус и глупец. Все вы трусы и глупцы. Попробуйте сломить этого ребенка! Вам никогда не удастся сделать это! Вы никогда не научите его бояться знаний и правды.
Лен улыбнулся. “Спасибо, бабушка, – подумал он. – Я запомню”.
Ночью, когда все в доме крепко спали, Лен перекинул через плечи связанные сапоги и вылез через окно на крышу летней кухни, оттуда – на ветку персика, затем спустился на землю. Крадучись, он миновал двор, пересек дорогу и только там натянул сапоги, а затем быстро зашагал через поле. Впереди неясно вырисовывался в темноте лес. Лен ни разу не оглянулся.
В лесу было темно, страшно и одиноко. Он вышел на поляну и присел на знакомую корягу, где так часто сидел когда-то, прислушиваясь к ночному концерту лягушек и спокойному журчанию Пиматаннинга. Мир казался необъятным.
На юго– востоке показалась светлая полоска, сначала грязно-серая, затем серебряная. Лен ждал.
“Нет, Исо не придет, он побоится, и я пойду один”, – думал Лен, и от этих мыслей становилось как-то не по себе. Лен поднялся, прислушался и увидел тонкий краешек луны. Предательский голос нашептывал: “Ты можешь еще вернуться, влезть обратно в окно, и никто ничего не узнает”. Лен изо всех сил вцепился в корягу, стараясь преодолеть эту слабость.
В темноте послышался шорох, и на поляну вышел Исо. Некоторое время они пристально смотрели друг на друга, словно ночные совы, ослепленные ярким светом, затем схватили друг друга за руки и рассмеялись.
– Публично высечь! – повторял Исо. – Публично высечь! Черта с два!
– Мы пойдем вниз по реке, по течению, – сказал Лен. – Пока не отыщем лодку.
– А что потом?
– Потом мы продолжим путь. Одни реки впадают в другие. Я видел это на картине в учебнике истории. Если долго-долго плыть, мы попадем в Огайо, а это самая большая из окрестных рек.