Долговязый Джон Сильвер: Правдивая и захватывающая повесть о моём вольном житье-бытье как джентльмена удачи и врага человечества
Шрифт:
— Кто бы говорил! — прошептал Томпкинс, у которого, в отличие от остальных, была на плечах голова, а не кочан капусты. — Чего ж ты тогда полез на рожон?
— Заруби себе на носу, Томпкинс, — вмазал я ему, хотя и чисто словесно, — никто не имеет права диктовать Джону Сильверу, что ему делать, а что нет.
— Да я ничего плохого не хотел сказать, — торопливо пробормотал Томпкинс.
— Я тоже так думаю.
Я переменил тон на дружелюбно-вкрадчивый.
— Неужели вы бы сидели тут на коленках и рассуждали о бунте, если
— Во даёт! — аж присвистнул Лейси.
— Но я ошибся, — продолжал я. — Я думал, среди вас найдутся храбрые парни. И напоролся на одних трусов. Ни одна собака не пошевелила пальцем, когда я выступил против Баттеруорта. А теперь вы приходите ко мне и говорите: давай бунтовать. Давайте, отвечаю я. Только на этот раз вы будете меня слушаться, ясно? Для начала вам нужно переманить на свою сторону побольше надёжных ребят.
— Как их отличить? — спросил Томпкинс, у которого, повторяю была голова на плечах.
— Спросите, верят ли они в Бога. Конечно, не заикаясь о мятеже. Об этом речь будет после.
— Да кто же из бывалых матросов верит в Бога?! — презрительно бросил Томпкинс.
— Велите им поклясться на Библии, — сказал я. — Пускай поклянутся на Библии, что они не верят в Бога, и вы увидите, что многие задуют в другую дуду. Я своими глазами видел, как старые морские волки, которые били той же Библией по башке всякого попадавшегося им под руку проповедника, когда их сильно прижимало, падали ниц и молились о спасении своей жизни.
Трое товарищей с опаской переглянулись, явно спрашивая себя, решились бы они сами поклясться на Священном Писании, что не верят в Бога.
— Итак, — продолжил я, — вы соберёте побольше сторонников и будете наготове. Все должны дать клятву на Библии и подписать круговую грамоту.
— А это ещё что? — наивно осведомился Лейси.
— Можно подумать, что вы, чёрт возьми, первый раз вышли в море! — возмутился я. — И такие сосунки смеют втягивать меня в серьёзное дело.
— Спокойно, Джон! — сказал Томпкинс. — Возможно, мы знаем и меньше тебя, но, если что, с нами шутки плохи.
— Молодец, Томпкинс! Лучшего ответа я и не ожидал от тебя.
В его глазах засветилась гордость.
— Круговая грамота, — доброжелательно пояснил я, — не что иное, как мера предосторожности. С одной стороны, её обязаны подписать все, кто хочет участвовать в мятеже, чтобы они не могли умыть руки, когда начнётся заваруха. С другой стороны, эта бумага, ежели она попадёт в чужие руки, ведёт прямиком к виселице. Но, поскольку зачинщиками всегда считают тех, кто подписался первым, вы поставите свои подписи по кругу и определить первого станет невозможно.
— Во даёт! — ещё раз вырвалось у Лейси.
— Хитро придумано, верно? А теперь принимайтесь за дело! Через несколько дней я встану на ноги и тогда уже кому-то другому
Вот, значит, как складываются обстоятельства, подумал я, оставшись один. Вместо тихого и спокойного плавания к новой жизни в Вест-Индии я оказываюсь втянут в очередной бунт. Но теперь я хотя бы отдавал себе отчёт в своих действиях. Я, например, решил не вылезать на палубу, пока заговорщики не составят круговую грамоту и все её не подпишут. Ни к чему рисковать своей новенькой, ещё такой нежной на спине, шкурой — во всяком случае, пока я не разберусь, куда дует ветер.
Когда спустя несколько дней Скьюдамор объявил меня выздоровевшим и я, на дрожащих ногах и щурясь от яркого солнца, ступил на палубу, судно показалось мне совершенно неузнаваемым. Белую черту заменили два крепких забора. Они пересекали пополам палубу и продолжались примерно на сажень вдоль борта, чтобы ни у кого из негров не возникло поползновения прошмыгнуть в этих местах. На корме частокол был пробуравлен для двух пушек, а на юте стояло ещё три орудия, меньшего калибра, под картечь, которые были нацелены на размещавшийся между заборами прогулочный дворик для невольников.
К моему удивлению, команда натягивала вдоль бортов птичьи сети, которые обычно использовались на военных судах в бою: их набивали одеялами и прочими мягкими вещами, чтобы они защищали моряков от разлетающейся щепы. Для чего они нам? Может, ещё одна военная хитрость Баттеруорта?
— Мы что, собираемся воевать? — спросил я опиравшегося на поручни Скьюдамора.
— Да это Сильвер собственной персоной! — радостно воскликнул он. — Приятно видеть тебя снова на ногах.
— Так зачем сети?
Скьюдамор лукаво мигнул в сторону находившегося поблизости первого помощника.
— А приятно потому, что в мои обязанности входит подлатывать вашу братию, — продолжил Скьюдамор. — Мне платят именно за это. Когда на судне появятся чернокожие, нам понадобятся все руки в том числе и твои.
Может, лекарь тоже примкнул к бунтовщикам? Эта догадка подсказала мне одну неплохую мысль.
— Да, тебе здорово прибавится работы с двумя сотнями негров.
— Уж будь уверен, — скорчив гримасу, отозвался Скьюдамор. — Присматривать за невольниками — дело ого-го-го какое нелёгкое.
— Может, тебе подсобить?
— О чём ты?
— Послушай, лекарь. Я только что, как змея, сменил кожу, у меня всё кругом болит. Сомневаюсь, что смогу мартышкой скакать вверх-вниз по мачтам. Во всяком случае, в ближайшее время. Замолвил бы ты за меня словечко перед Баттеруортом, взял бы к себе санитаром.
Скьюдамор несказанно удивился.
— Ты… и рвёшься в санитары? Ты соображаешь, что говоришь? В трюме такая теснота, что тебе придётся ползать на карачках, пока будешь выкатывать бочки с дерьмом, подтирать блевотину и раздавать еду. Да у нас юнга на такой работе.