Долина бессмертников
Шрифт:
Когда люди возбужденной галдящей гурьбой выскочили наружу, Санжихай, нахлестывая коня, на диком галопе уходил в степь. Часть нукеров бросилась к коновязи, но все понимали, что догнать лихого князя уже не удастся. И тогда разгоряченный Гийюй выхватил свой знаменитый лук с двойными роговыми накладками, натянуть который, кроме него самого, могли очень немногие. Расстояние до Санжихая в этот момент было не менее шестисот шагов, что почти в два раза превышало прицельную дальность обычного стрелка.
Казалось, все перестали дышать, пока чжуки целился. Звон тетивы и свист сорвавшейся стрелы слились воедино.
— Какой был воин! Жаль… Даже в прославленной своими удальцами Хунну таких найдется немного, — глухо проговорил Модэ и добавил — Пусть похоронят его со всеми почестями.
После чего шаньюй повернулся и, не обращая внимания на шестерых связанных князей, которых уводили на казнь, крупными шагами пошел обратно в юрту. За ним, помедлив, нехотя потянулись князья.
В юрте к этому времени не осталось никаких следов схватки — тела убитых нукеров вынесли, закатав в окровавленные ковры, взамен которых настелили новые; ковром был завешен и проруб в стене. Чтобы перебить все еще остающийся запах крови, в очаге жгли пучки засушенного можжевельника.
Шаньюй, хмурый и отрешенный, уже сидел на своем возвышении. Он мельком покосился на входящих князей и тотчас словно бы забыл о них.
Князья бесшумно расселись по местам и замерли, избегая глядеть друг на друга. Ничему, казалось, они уже не могли поразиться после происшедшего, но поразиться им все же пришлось. Среди тягостной тишины вдруг подал голос толстяк Бабжа.
— Князья! — тонко выкрикнул он и замолчал. Все с удивлением уставились на него. Некоторые заранее начали усмехаться, готовясь услышать какую-нибудь новую несуразицу. Бабжа меж тем, пыхтя, вытер лицо полой халата, покосился в сторону шаньюя и тотчас отвел глаза. — Князья! — заикаясь, повторил он. — Я тоже хочу сказать. Что есть Хунну? Единение двадцати четырех родов. Что есть мы, сидящие здесь? Главы родов. Что есть шаньюй? Первый меж равными, а не император, как в стране Цинь. Почему же мы держим себя, как провинившиеся нукеры? На наших глазах был убит шаньюй Тумань — мы смолчали. Был казнен государственный судья Сотэ — мы смолчали. Сегодня убили сразу семерых князей — мы молчим. Завтра казнят кого-то из нас, говоря, что делается это ради возвращения наших земель, — оставшиеся опять промолчат. Зачем мне земля, если я буду в стране духов? Зачем сейчас земля князю Арслану, князю Санжихаю? Разве не в нашей власти избрать себе нового…
Бабжа не договорил. Шаньюй не спеша взял лук, лежавший подле его возвышения, наложил стрелу и, даже не поднимая его на уровень глаз, как-то равнодушно и спокойно спустил тетиву. Бабжа захлебнулся, вытаращился, постоял миг с торчащей в груди стрелой и рухнул лицом вниз. Никто не ожидал и не мог предположить, что оружие, предназначенное для степных просторов, может быть применено в юрте, чуть ли не в упор.
— Уберите, — негромко сказал Модэ, после этого взглянул на управителя торжеств и громовым голосом приказал: — Послов сюда!
Князья, эти всесильные главы родов, и в мыслях и в делах привыкшие к полнейшей независимости, сидели, оцепенев от ужаса и неправдоподобности всего происходящего.
Вошли послы.
— Великий шаньюй! —
Прежде чем ответить, Модэ не торопясь смерил взглядом внушительную фигуру посла, стоявшего, вызывающе выставив вперед ногу, непонятно усмехнулся и посмотрел на князей. Какое-то неуловимое изменение произошло вдруг в облике шаньюя — словно лопнули невидимые путы, сковывавшие до сей поры его движения: исчезла обычная его сутулость, угловатость — Модэ сидел выпрямившнсь, расправив плечи, и было видно, что широкая его грудь дышит свободно, легко и мощно.
— Великий шаньюй и Совет князей державы Хунну, — ровным и бесстрастным голосом заговорил Модэ, — решили вождю дунху ответить отказом, ибо земли добываются и отдаются только в сражениях. Так было всегда, и вождь дунху не может не знать об этом. Если же он требует отдать ее добровольно, то, очевидно, только потому, что наше желание жить со своими соседями в мире и родстве принимает за признак слабости. Передай могущественному вождю дунху, что хунны готовы, оседлав коней и опоясавшись мечами, доказать свою силу и свое право владеть степной полосой в трех днях пути на восход от Иньшаньских гор!
По мере того как шаньюй говорил, лицо посла выражало все большее и большее недоумение, а под конец стало совсем растерянным.
— Отказываете? Хотите доказать свою силу? — спросил он сбивчиво и хрипло.
Модэ молчал. Посол долго вытирал рукавом халата взмокшее лицо, шею, теребил усы. Постепенно он успокоился, и, когда заговорил снова, в голосе его уже звучала открытая угроза.
— Воевать? Подумай, что говоришь, великий шаньюй. Ты окончательно погубишь себя и свой народ. Сильны и неисчислимы, как песок в пустыне, войска могущественного вождя дунху. Когда они идут на врага, черной от края до края становится степь…
— Что ж, значит, даже самый плохой мой стрелок будет попадать в цель, — равнодушно заметил Модэ.
— А когда они спускают тетиву своих тугих луков, — не обращая внимания на слова шаньюя, продолжал посол, — то стрелы, подобно грозовой туче, закрывают солнце!
— Очень хорошо: в тени моим воинам будет легче сражаться, — был ответ. — Так и передай могущественному вождю дунху. Можете теперь идти!
Посол медлил. Сбычившийся, со сжатыми кулаками, тяжело впечатавший в узорчатый войлок подошвы огромных унтов, он стоял, как грозное напоминание о тысячных лавах, налетающих в облаках багровой пыли, о горящих кочевьях, о свирепых всадниках, волокущих на волосяных арканах жен и дочерей, о тоскливом реве угоняемых стад, о холодных пепелищах, над которыми много дней не перестают кружить степные коршуны. Налитые кровью глаза посла предостерегающе прошлись по лицам князей.
— Это последнее твое слово, великий шаньюй? — придушенным от злости голосом спросил он.
Ответа не последовало. Послы повернулись и, ступая с нарочитой твердостью, покинули юрту.
Взоры князей были устремлены на Модэ. Все несколько растерянно ждали, что скажет молодой шаньюй, но он прежде повернулся к Гийюю и положил ему на плечо руку:
— Чжуки, ты сегодня отвел от меня верную смерть. Когда у меня родится сын, я назову его твоим именем.
После этого он встал и усталым обыденным голосом произнес: