Долина костей

Грубер Майкл

Эммилу Дидерофф: Нет.

У.: То есть слышали единожды?

Д.: Да.

У.: И этот голос идентифицировал себя как голос святой?

Д.: Да. Святая Екатерина Сиенская.

У.: Понятно. О других святых речи не шло?

Д.: Нет.

У.: То есть больше галлюцинаций не было?

Д.: Это не галлюцинации.

У.:

Да, хорошо. Спрошу еще раз – вы по-прежнему слышите голоса или звуки, которых, кроме вас, никто не слышит? Видите людей или вещи, неразличимые для остальных?

Д.: Со дня убийства нет. Но порой, прежде чем погрузиться в сон, я слышу звук моей пушки. Вы имеете в виду что-то в этом роде?

У.: Расскажите об этом поподробнее, пожалуйста.

Д.: В общем, не то чтобы я его слышала, как я слышу вас, или шумы в тюрьме, или разговаривающих людей, но у меня сверхострая память. И воспоминание о звуке выстрела заставляет вздрогнуть так же, как реальный звук.

У.: А что за пушка? Вроде пистолета?

Д.: Пистолет это пистолет. А пушка – это артиллерийское орудие.

У.: Вы хотите сказать, что имели дело с артиллерийским орудием?

Д.: Да. Это была пушка Бофора, эл-семьдесят. Сорокамиллиметровая автоматическая пушка.

У.: Хм… Вы можете описать этот звук?

Д.: Он был очень, очень громкий. (Смеется.)

У.: Н-да… пушки стреляют громко.

Д.: Еще как. И описать этот звук для того, кто никогда не находился вблизи стреляющего орудия, очень трудно. Он громче грома, громче рева реактивного лайнера или стука отбойных молотков. Если что и издает еще больший шум, так это бомба. Страшное дело, что за звук, мы все затыкали уши, но было слышно даже через нос. Через локти и ступни. (Смеется.) Ну а после того, как вы некоторое время ведете огонь в автоматическом режиме, звук захватывает вас, как Бог, в своем роде. Я хочу сказать, что физически наступает временная глухота, но вам кажется, будто вы все еще слышите звуки внутри этого грохота. Такие, как лязг закрывающегося казенника, подобный удару молота о наковальню, стук защелки (так стучат колеса на рельсах) и колокольный звон выбрасываемой снарядной гильзы. Вы не должны, не можете слышать ничего из этого, но все-таки слышите – или вам так кажется. А есть еще и вой летящего снаряда, и грохот взрыва, но вы их практически не замечаете. Разве что ведете стрельбу в одиночном режиме. Вы еще не устали? (Смеется.)

У.: Вовсе нет. Вы так живо все это описываете, что становится интересно. А можно полюбопытствовать, как вы научились обращаться с… Что, вы говорите, это было? Автоматическая пушка?

Д.: Да, автоматическая пушка Бофора. Как-как – прочла инструкцию и научилась. Фой всегда говорил «прочти инструкцию», вот я и последовала его совету. Плюс мне помогал друг.

У.:

Кто такой Фой?

Д.: Персиваль Орн Фой. Ныне покойный. Мой бывший учитель.

У.: В школе?

Д.: Это были уроки сверх расписания. Он научил меня многим вещам, а я просто впитывала все подряд, не думая, на что оно пригодится, и отдавала взамен себя – настолько я устала решать все сама. Разумеется, это было до того, как я вступила в кровницы и Господь нашел меня, а когда полученные знания и вправду пригодились, я была по-настоящему удивлена. Что ни говори, а Его Провидение порой выбирает странные пути.

У.: «Кровницы» – вы имеете в виду уличную банду?

Д.: (Смеется.) Нет, я имею в виду Общество сестер милосердия Крови Христовой. Иначе – кровницы. Конечно, нам не положено так себя называть, но мы не очень-то послушны. Я называла.

У.: Прошу прощения, вы хотите сказать, что вы монахиня?

Д.: О нет. Я лишь проходила испытание, а обета так и не приняла. В конце концов они меня, разумеется, выкинули.

У.: Почему?

Д.: Потому что мы медицинский орден. Мы, я имею в виду – они помимо обетов бедности, целомудрия и послушания дают еще и клятву Гиппократа. Не причинять вреда. А я причинила много вреда, да простит меня Господь.

У.: А какой вред вы причинили?

Д.: Это все описано в моем признании.

У.: Да, но, Эммилу, то, чем мы занимаемся здесь, не является частью уголовного дела. Это сугубо конфиденциальная беседа: ничто из сказанного вами здесь не будет приобщено к делу и не сможет быть использовано в суде против вас.

Д.: Вы должны установить, чокнутая я или нет?

У.: Ну, в том смысле, можете ли вы предстать перед судом.

Д.: Вам все равно не понять.

У.: Я попробую. А вы попытайтесь растолковать все по возможности понятно.

Д.: Вы верите в дьявола?

У.: Для нас с вами важно, верите ли в него вы.

Д.: О, я так устала от этого! Я думала, что все кончилось, что у него больше нет нужды меня использовать и он оставит меня в покое, но теперь все начинается заново, и из-за этого страдают люди.

У.: Кто использует вас?

Д.: (Молчание, тридцать две секунды.) Любой. Кто угодно вокруг меня. Может быть, вы.

У.: И… дьявол собирается сделать так, чтобы пострадали люди?

Д.: Или Бог. Это перекрестный огонь. Вам этого не понять. В таких головах, как ваша, это не укладывается.

У.: Так помогите мне.

Д.: Это прямо перед вашими глазами, но вы этого не замечаете. Простите. Правда, тот детектив… О Христос, смилуйся!