Долина Пламени (Сборник)

Каттнер Генри

— Надо полагать, ты и этого не слышал.

Молча он протянул ей стакан с виски.

Прошло уже пять лет с того дня, когда на Секвойю была сброшена бомба. Пять лет с тех пор, как пещерная колония видела дневной свет — возможно, последний раз в жизни. Люди, согнанные из Секвойи в пещеры, угрюмо устроились на новом месте, кто покорно, кто с обидой — в зависимости от темперамента. У них были все удобства, возможные в подземной жизни, которые могли предоставить хозяева пещер. Они были удовлетворены настолько, насколько этого могли добиться квалифицированные психологи, которые читали их мысли

и узнавали их нужды чуть ли не прежде, чем они принимали конкретную форму. Но они были пленниками.

Смешанные браки появились уже через несколько месяцев после пленения. Это был один из широкомасштабных экспериментов, который мог быть проведен лишь в пещерах при таких контролируемых условиях. Отчасти он служил и для того, чтобы продемонстрировать людям добрые намерения, чтобы они не чувствовали себя такими уж пленниками.

Ни один телепат, в сущности, не стремился к браку с нетелепатом. Процент привлекательных партнеров среди нетелепатов не ниже, чем среди лысок, однако люди, не обладающие телепатическими способностями, лыскам представляются ущербными, как если бы симпатичная молодая девушка, прекрасная душой и телом, была слепой и глухонемой. Она может общаться с другими посредством какого-либо специально разработанного языка, но стена между ней и другими все равно остается почти непреодолимой.

И еще один дополнительный фактор: каждого человека, начавшего свою жизнь с прекрасной наследственностью и в благоприятном окружении, неизбежно, хотя и медленно, окутывает мрак тюремного одиночества, являющийся следствием жизненных проблем, которые обычному человеку, даже не сознающему этого, не удается разрешить. С лысками все иначе. У них всегда есть готовые прийти на помощь друзья, всегда есть разумы, на которые можно опереться в минуты кризиса и неуверенности. Постоянно действует принцип взаимоограничения и взаимозависимости, так что ни один лыска не страдает от внутренних затруднений, от тех едва заметных облаков растерянности и недоумения, которые омрачают счастье всех остальных людей. В телепатическом сознании сравнительно мало невыметенных уголков, загроможденных старым мусором сомнений и страхов, а это способствует гармонизации личности, недостижимой для нетелепата.

Безусловно, у телепата может развиться психоз — но только в том случае, когда он в течение долгого времени испытывает такой стресс, который нетелепат способен выдержать лишь очень короткое время. (Параноиды принадлежали к другой категории: наследственность играла здесь важную роль.)

Поэтому брак между лыской и нетелепатом является, в лучшем случае, браком между человеком сметливым, восприимчивым, полностью отдающим себе во всем отчет, и человеком, чьи мысли неясны и спутаны, неспособны к полноценному общению и где-то внутри, на каком-то уровне, всегда таящим скрытую, неосознанную обиду.

К настоящему времени, тем не менее, почти все достигшие брачного возраста женщины нетелепаты в пещерах успели получить свою долю ухаживания и выйти замуж за лысок. Конечно, при этом они неизбежно оказались замужем за шпионом, услужливым, но не всегда принимаемым ими психоаналитиком, и, что самое Главное, за потенциальным отцом других лысок.

Их ген был доминантным, и это означало, что дети чаще всего рождались телепатами. Только в том случае, когда супруг-лыска наряду с доминантным телепатическим геном имел и рецессивный нетелепатический ген, ребенок мог оказаться нетелепатом.

Именно это произошло с ребенком Люси и Джефа Коуди…

Ни один человек не должен был когда-либо покинуть пещеры. О пленниках не должен был узнать ни один телепат,

не носящий шлема Немых, ибо, если бы о пленных стало известно в мире, давно ожидаемый погром вспыхнул бы моментально. Ни один ребенок не мог оставить пещеры, разве только в грудном возрасте, когда он был еще слишком мал, чтобы что-либо запомнить и рассказать. Но ребенок-телепат уже с рождения зачислялся в ряды лысок, охраняющих пленных. Надежда была на то, что через одно-два поколения пленники полностью смешаются с лысками или покинут пещеры в младенчестве и колония, таким образом, снова вернется к своему изначальному состоянию, когда все население составляли исключительно телепаты.

Таков был исходный план, но все усложняющиеся обстоятельства быстро сделали его устаревшим.

Люси вытерла губы тыльной стороной ладони и протянула Коуди пустой стакан. Она подождала немного, пока виски, обжигая, проникнет внутрь и затянет стенки желудка приятной, теплой пленкой.

— Выпей глоточек, — сказала она. — Это помогает.

Коуди не хотелось, но он плеснул в стакан на полдюйма виски и послушно выпил. Через некоторое время Люси коротко вздохнула и села на кровати, скрестив ноги.

— Извини, — сказала она, откинув упавшие на глаза волосы. — Это глупо.

Она положила свою загорелую руку на покрывало, ладонью вверх, он накрыл ее своей ладонью, глядя на Люси с грустной улыбкой.

— У меня дело на поверхности, — сказал он. — Мне надо идти через несколько минут.

Она бросила беззащитный взгляд на детскую кроватку в углу. Словно флаг, развернулась ее мысль, одновременно затуманенная и ставшая более ясной под действием алкоголя. Коуди чуть не поморщился от этой мысли, но он, будучи мужем нелыски, владел собой значительно лучше, чем большинство лысок, и не показал виду.

— Нет. Не за тем, — только и сказал он. — Я не возьму его, пока ты не скажешь.

Неожиданно она посмотрела на него с испугом:

— Слишком поздно?

— Нет, — поспешно ответил Коуди. — Конечно, нет. Он еще недостаточно большой, чтобы помнить все это.

Люси беспокойно пошевелилась.

— Я не хочу, чтобы он остался здесь. Ты знаешь, что не хочу. Мне и так достаточно тяжело, а если еще знать, что мой сын никогда». — Она прогнала мысли о солнечном свете, прозрачном воздухе, голубой дали. — Но не сейчас, — сказала она, спуская ноги с постели. Несколько неуверенно она встала, взглянула на ребенка невидящими глазами и в одних чулках пошла на кухню, то и дело опираясь о стену. Мысль Коуди автоматически коснулась ее мозга, но он не стал его прощупывать, а встал и пошел за ней. Она стояла у раковины, наливая в стакан воду. Пила она с жадностью; зрачки ее глаз были расширены.

— Мне надо идти, — сказал Коуди. — Не волнуйся, Люси.

— Какая-то… женщина. — Люси говорила невнятно: стакан все еще был у ее губ. — У тебя есть… кто-то. Я знаю.

— Люси…

— Кто-то твоего вида. — Она швырнула стакан в раковину; он покатился, блестя и разбрызгивая воду.

Он только беспомощно смотрел на нее, сказать ничего он не мог. Не мог объяснить, что отправляется, чтобы попытаться убить Джаспера Хорна. Не мог рассказать об операции «Апокалипсис», или об индукторе, или о страшной ответственности, которая лежит на нем. Он не мог сказать: «Если мы успеем усовершенствовать индуктор, Люси, ты будешь свободна — и ты, и наш ребенок». Точно так же не мог он сказать: «Может быть, мне придется убить тебя — тебя, и нашего сына, и всех нетелепатов на земле, — если начнется операция «Апокалипсис».