Долина смерти (Искатели детрюита)
Шрифт:
Голос, толкнувший Вострова на это путешествие, оказался голосом здравого смысла, поборовшего новый приступ сумасшествия. Раздвоение сознания у больных цикло-френией, — у циклофреников, как сокращенно называют их врачи, — один из главных симптомов начала этой болезни. Загадочная пропажа приятеля вызвала у Митьки это раздвоение, и будь он в напряженной лабораторной обстановке, а не в смолистой животворной чаще, опять могло случиться, что победа осталась бы на стороне больной половины сознания.
Как только Востров поднес к глазам подзорную трубку и навел ее на злосчастный бор, он воздал хвалу голосу своего здравого
— Останься… Посмотри до конца. Проследи путь авантюристов… — сказал он, и Востров, сдерживая ярость и нетерпение, остался.
Он видел, как его бедного друга запихнули в известняковую пещеру и заложили камнем. Видел, как авантюристы после этого спокойно продолжали путь, взяв верное направление на «Долину Смерти»…
Бешеная мысль: настигнуть злодеев и отнять у них карту, — вспыхнула в горячечном мозгу Вострова… и немедленно погасла, как только проснулась скорбь о погибшем товарище. Все-таки с горы он спустился сломя голову, но опять минимум час потребовался ему для обратного перехода: ущелье, долина и лес. В лесу прогалина.
Задыхаясь, Митька устремился к пещерке — гробнице Безменова… А перед нею стал, как вкопанный, кулаками протирая глаза: плита была отвалена и пещерка пуста…
— Тэ-тэ-тэ… Подождите… — сказал турист с бритым лицом и квадратным подбородком, играя кинжалом, подвешенным у стройного горца-мингрельца к поясу. — Подождите, вы говорите слишком быстро и, кроме того, с большим акцентом, а я сам не русский и плохо понимаю по-русски… Вы сказали, что видели человека исцарапанного и с длинными волосами, пешком проследовавшего в этом направлении?..
— Так, — подтвердил горец. — Кацо вэрно говорит, я видел…
— Это мой брат, — вздохнул турист, — но он сумасшедший, понимаете?..
— Понимаю, кацо… Это значит, у него здэсь финтиль-минтиль?..
— Вот-вот, — согласился турист и снова вздохнул. — Давно он здесь прошел?
— Два дня тому назад, кацо…
— Благодарю вас…
— Пожалста…
Турист прыгнул в седло и помчался в направлении хвойного леса, широко раскинувшегося по одному из западных отрогов Кавказского хребта.
Иван Безменов, следуя впереди своего приятеля, распинавшегося о преимуществах растительной пищи перед мясной, а мясной перед растительной, неожиданно провалился в волчью яму. Так неожиданно, что не успел даже вскрикнуть. Упав, он сильно ударился головой о каменистое дно, но сознания не потерял. Сознание продолжало работать, парализовались лишь органы движения и центр речи. Это было следствие сотрясения мозга. Это была летаргия.
Впечатления от внешнего мира доходили до него в несколько затуманенной, но все-таки понятной форме. Он
Странное это было состояние. «Я ведь не сплю, — говорил он себе, — и в то же время мое состояние похоже на сон. Похоже на утреннюю дремоту, когда тебя будят, а ты не можешь пошевелить ни рукой, ни ногой…»
— Я сейчас стряхну это оцепенение, — думал он ежеминутно, но чего-то такого не хватало, чтобы привести эту мысль в исполнение.
Минута шла за минутой; вырастали часы; часы уходили в вечность. Наконец, над головой блеснул утренний рассвет, а рабфаковец все лежал и думал, что вот сейчас он встанет и крикнет Митьке, тревожный голос которого был опять подле ямы. Он слышал, как Митька рассуждал сам с собой, строя дикие предположения. Ему было смешно, но даже улыбнуться он не мог.
Митька ушел искать горы, и рабфаковец подумал, что вряд ли он увидит оттуда яму.
Потом послышался хруст сухой хвои. Приближались люди на лошадях, они молчали. Рабфаковец, чувствуя, как похолодели его конечности, словно у мертвеца, последний раз подумал, что вот сейчас не мешало бы крикнуть, иначе ему крышка. И опять не смог крикнуть. Тогда кто-то крикнул вместо него. В голосе он узнал своего заклятого врага Сидорина и обрадовался ему, как другу.
Кто-то спустился в яму. Чьи-то руки, не отличавшиеся излишней мягкостью, пропустили под его плечи веревку. Веревка натянулась, и рабфаковец попал в царство света и живительного тепла. Его веки были закрыты, даже их он не мог поднять.
Его грубо обыскали, переворачивая без нежностей, выворачивая карманы без зазрения совести и пиная ногами с большим мастерством. Потом два голоса — один за другим — злорадно крикнули: «Дохлый!» — и оставили его в покое.
Занятый решением остро поставленной дилеммы, дохлый он или не дохлый, рабфаковец не обратил большого внимания на то, что авантюристы, вскрыв его сумку, нашли там географическую карту.
— Все-таки я не дохлый, — решил он, когда его взваливали на спину лошади. — В мире существует одна материя, — продолжал он философствовать, мотая руками и ногами в такт хода лошади. — Если же допустить, что мне вышла крышка, значит, я сейчас слышу и соображаю каким-то бестелесным духом. Чепуха. Идеалистика. Я живой…
Его провезли недолго и, в подтверждение правильности решенной им дилеммы, причинили ему острую боль в коленном суставе. Это произошло оттого, что правая его нога подвернулась под туловище… Стукнул камень, преградивший в пещеру доступ живительного тепла и воздуха.
Через несколько минут рабфаковец почувствовал, что начинает задыхаться. Борьба между роковым оцепенением и острым желанием жизни возобновилась с новой силой. Длилась она еще несколько минут, и сила жизни победила.
Сконцентрировав всю свою волю на одеревеневших мышцах левой ноги, рабфаковец смог, наконец, толкнуть ею отгораживающий его от солнца и воздуха камень. Выползал из пещерки он, подобный змее, окоченевшей от холода. Конечности не слушались. Но как только знойное светило насквозь пронизало своими лучами оцепеневшее тело и наполнило теплотой застывшую кровь, рабфаковец встал на ноги. Массажем он быстро восстановил нормальную циркуляцию крови, а вместе с тем и отчетливость мысли.