Долой оружие!
Шрифт:
Привожу здесь несколько мест из нашего протокола мира, записанных в 1867 году. На первой странице – сжатый исторический обзор. За четыреста лет до Рождества Христова, Аристофан написал комедию под заглавием "Мир" с гуманитарной тенденцией.
Греческая – позднее перенесенная в Рим – философия стремится к человеческому единению, начиная от Сократа, называвшего себя "Мировым гражданином", до Теренция, которому "ничто человеческое не чуждо", и до Цицерона, считавшего "caritas generis humani" высшею степенью совершенства.
В первом столетии нашего летосчисления появляется Виргилий, со своим знаменитым четвертым буколическим стихотворением, в котором предсказывается вселенной вечный мир под мифологическою формою воскресшего золотого века.
В средние века папы нередко старались выступать третейскими судьями между государствами, но безуспешно.
В XV столетии один король напал на идею составить лигу мира;
К концу XVI столетия король французский Генрих IV составил план федерации европейских держав. Избавив свою страну от ужасов религиозных войн, он хотел обеспечить за ней навсегда терпимость и всеобщий мир, и с этой целью намеревался соединить в один союз шестнадцать государств, составлявших Европу (Россия и Турция причислялись еще к Азии). Каждое из этих шестнадцати государств должно было посылать по два депутата на европейский сейм, и этому сейму, состоящему из 32 членов, предстояло устранять религиозные и иные международный столкновения. Если бы каждое государство обязалось подчиняться решениям сейма, то с этим исчез бы всякий элемент будущей европейской войны. Король сообщил свой план министру Сюлли; тот принял его с восторгом и немедленно приступил к переговорам с другими государствами. Им удалось уже привлечь на свою сторону Елисавету. королеву Англии, папу, Голландию, много других государств; только австрийский дом был против федерации, которая потребовала бы от него территориальных уступок. Против Австрии пришлось бы начать поход, чтобы сломить ее сопротивление. Главную армию собиралась выставить Франция, которая с тех пор отказывалась от всяких дальнейших завоеваний. Единственной целью похода и единственным условием мира, предложенного австрийскому дому, было бы его вступление в европейский союз.
Все приготовления были уже окончены, и Генрих IV намеревался сам идти против врага во главе своего войска, как ему пришлось, 13 мая 1610 года, пасть от руки убийцы – сумасшедшего монаха.
Ни один из его преемников и ни один из прочих монархов не пытался более осуществить этот блистательный план для достижения счастья народов. Правители и политики остались верны старинному воинственному духу; но мыслители всех стран не переставали с тех пор развивать идею мира. В 1647 году возникает секта квакеров, основанная на отрицании войны. В том же году Уильям Пэнн издал свое сочинение о будущем мире Европы, где он опирается на проекты Генриха IV. В начали XVIII столетия является знаменитая книга: "La paix perpetuelle" аббата Сен-Пьера. Одновременно с тем развивает тот же план ландграф Гессенский, а Лейбниц пишет о нем благоприятный отзыв. Вольтер произносит свое изречете: "Всякая европейская война есть междоусобие". Мирабо, на достопамятном заседании 25 августа 1790 года, говорит следующее: "Может быть, уже недалек тот момент, когда свобода, сделавшись неограниченной властительницей в старом и новом свете, исполнит желание философов: избавит человечество от преступлений войны и возвестит вечный мир. Тогда счастье народов сделается единственною целью законодателя, единственною славою наций". В 1795 году один из величайших мыслителей всех времен, Эммануил Кант, пишет свой трактат: "О вечном мире". Английский публицист Бентам с восторгом присоединяется к постоянно возрастающему числу сторонников мира, каковы: Фурье, Сен-Симон и другие. Беранже сочиняет: "La sainte alliance des peuples"; Ламартин – "La Marseillaise de la Paix". В Женеве, граф Селлон основывает общество мира, от имени которого вступает в переписку со всеми европейскими монархами, с целью пропаганды своей идеи. Из Америки, из штата Массачусетса, приезжает ученый, кузнец Элью Буррит, рассыпает свои "Листья оливы" и свою "Искру с наковальни" в миллионах экземпляров по всему свету и председательствует в 1849 году, на собрании английских друзей мира. На парижском конгрессе, положившем конец крымской войне, идея мира проникла в дипломатию: между прочим, к трактату была прибавлена оговорка, что с этих пор державы обязуются при следующих конфликтах допускать вмешательство посторонних держав. В этой оговорке уже признается принцип третейского суда, но, к несчастию, прекрасное правило не привилось в дипломатическом обиходе.
В 1863 году французское правительство предложило державам созвать конгресс, который положил бы основание всеобщему разоружению и единодушному устранению будущих войн.
Очень скудны были заметки, вносимые мною в то время в мой протокол. Потом пошло иначе. Однако и это немногое доказывает, что возможность абсолютного мира признавалась людьми уже с давних пор. Только урывками, в одиночку, через долгие промежутки времени, раздавались голоса в пользу этого вопроса; раздавались и замирали, при чем их не только не слушали,
Вот весной на нас пахнуло,
Но она еще далеко;
Птичка ранняя на ветке
Лишь щебечет одиноко;
А пришла весна на двор,
Грянул весь пернатый хор.
Зреют в жизни незаметно
Все благие начинанья,
И об них лишь робкий шепот
Раздается средь молчанья;
Но когда созреет дело,
То примкнут к нему все смело.
(Мерирот).
VI.
Снова наступил для меня тяжелый час. Но теперь все вышло по-другому, не так, как в то время, когда Фридрих должен был оставить меня – из-за Аугустенбурга. Теперь он был возле меня, как и следует мужу, облегчая страдания жены своим присутствием, нежным уходом, и его близость действовала на меня до того успокоительно, я была так счастлива, что почти забывала телесные муки.
Девочка! Мы как раз втайне желали этого. Рудольф обещал подарить нам все радости, которых ожидают родители от сына, а теперь нас ожидало счастье растить для себя дочь. Что наша маленькая Сильвия будет соединять в себе и красоту, и грацию, и все очарования – в этом мы нисколько не сомневались. До чего мы оба ребячились сами над колыбелью этого ребенка, какие глупости проделывали и говорили, я даже не пытаюсь рассказывать. Никто, кроме влюбленных родителей, не поймет меня, а мы и сами глупили точно так же со своими крошками. Замечательно, какими эгоистами делает людей счастье. Для нас наступило время, когда мы действительно позабыли все за пределами своего домашнего рая. Ужасы холерной недели казались мне все более и более каким-то страшным, разорявшимся сном, и даже энергия Фридриха в преследовании избранной цели отчасти ослабела. Впрочем, и было отчего потерять бодрость: всюду, куда он ни обращался со своими хлопотами, ответом ему служило пожатие плечь, улыбка сожаления, если не категорически отказ. Свет, по-видимому, хочет не только быть обманутым, но также и несчастным: когда ему предлагают удалить бедствие и горе, он называет это утопией, ребяческой мечтой, и не хочет слушать.
Однако Фридрих не упускал окончательно из виду своей цели. Он все более углублялся в изучение народного права, завязал письменный сношения с Блунчли и другими учеными по этой отрасли. Одновременно с этим – и даже вместе со мною – мой муж прилежно занимался и прочими науками, преимущественно естественной историей. Ему хотелось написать обширное сочинение по вопросу о войне и мире. Но прежде чем приступить к нему, он желал подготовиться к этой задаче долгими и подробными исследованиями. "Хотя я старый полковник королевско-императорской службы – говаривал он – и большинство моих ровесников и сослуживцев с презрением отвернулось бы от учения: – люди имеют слабость считать себя необыкновенно умными, достигнув почтенного возраста и крупных чинов, да и я сам нисколько лет назад питал такое же точно почтение к своей особе, – но когда передо мной неожиданно открылся новый горизонт, когда на меня повеяло новым духом, тогда я понял свое невежество… Конечно, в мои молодые годы мы не учились ничему, что теперь выработано наукой во всех областях, и самые школы скорее искажали наши взгляды, чем просвещали нас. Поэтому теперь мне приходится опять начинать с азов, несмотря на проступившую на висках седину".
Зиму, после рождения Сильвии, ми прожили в Вене, среди полнейшей тишины, а следующей весной поехали в Италию. Знакомство с чужими краями ведь также входило в новую программу нашей жизни. Мы были свободны и богаты, ничто не мешало нам приводить ее в исполнение. Маленькие дети хотя и обременительны немного в путешествиях, но когда имеешь средства взять с собой достаточный персонал бонн и нянек, то не испытываешь особенного неудобства. Я взяла к себе в дом старую служанку, няньчившую прежде моих сестер; потом она вышла замуж за управляющего, а теперь была уже вдовою. Фрау Анна вполне заслуживала мое доверие, и я спокойно могла оставлять на ее попечение малютку Сильвию, когда мы с Фридрихом на несколько дней оставляли свою главную квартиру, чтобы куда-нибудь поехать. Точно так же и Рудольф нередко оставался под надзором мистера Фостера, своего гувернера, надежного и преданного человека; но мы, впрочем, довольно часто брали нашего восьмилетнего юношу с собой.
Дивные, дивные времена!… Жаль, что мои красные тетради оставались в забросе. Именно тогда я могла бы внести в них столько хорошего, интересного, веселого, но я не сделала этого, и теперь подробности тех лет почти совсем изгладились из моей памяти; только в общих чертах могу я обрисовать картину нашей тогдашней жизни.
В протокол мира я нашла случай внести нечто утешительное. Это была газетная статья, подписанная Б. де-Муленом, где французскому правительству предлагали стать во главе европейских государств, подав им пример разоружения.