Доля казачья
Шрифт:
Был здесь на площади и русский консул Иванов Сергей Иванович. Он был изумлён всем происходящим на площади, такого мастерства ведения боя он за всю свою жизнь не видел ни разу.
— Я хочу именно здесь вручить правительственные награды Луке Бодрову, и Никодиму Чёрному. Они герои, которых немало в России, но они ещё и её восхитительные дети. Славящие свою Отчизну, среди других народов мира. И весь мир ими всеми восторгается! Ибо всё это гармоничное совершенство с природой: Мать-Отчизна, и дети-герои.
С уважением и радостью приколол он на могучую грудь Георгиевский крест
— Служу Царю и Отечеству!
Потом на его грудь добавились медали за Оборону Благовещенска, за поход в Маньчжурию 1900 г., за Отличную службу.
Тут и Императрица Цы Си постаралась, приколола ему на грудь свой орден Дружбы Народов.
— Ты заслужил эту награду Лука Бодров! Ты очень добрый и прекрасный человек, а о Чингизе Хане Бодрове пусть спорят историки: где он прав был, а где был неправ. Но это война, и не ты её затеял, и один из зачинщиков уже мёртв. Ты герой, каких редко рождает Вселенная!
И императрица, можно сказать, что озорно, и совсем по-доброму, поцеловала Луку в его колючую щёку.
Сейчас и она была молодая и красивая, как прежде, но это всего лишь чарующий миг уходящей осени. Награждён был орденом и медалями Никодим Иванович Чёрный. И его удостоила своей награды Маньчжурская Императрица Цы Си. И чем восторженно удивила всех людей, то это тем, что не пренебрегла духовным саном Никодима и поклонилась ему.
И он, по-отечески, осенил её крестным знаменем. Пожелал ей доброго здоровья и долгих лет царствования, без всякой войны с Россией.
— Нам, двум Великим державам, России и Маньчжурии надо в мире жить и согласии, как добрым соседям, тогда и врагов у нас не будет.
Вся сотня Луки Бодрова была награждена орденами и медалями. Более десяти человек казаков получили Святые Георгиевские Кресты: высшею награду нашего Российского государства.
Среди них были и Шохирев Василий, и, как ни странно, Федоркин Алексей. За что наградили Алексея, казакам до сих пор до конца не было понятным. Ну, пьёт человек хорошо и дружит с разными народами. Так ему и одного ордена за глаза достаточно. А тут и от американцев награды. И от маньчжуров. И от наших русских генералов, и всё за дружбу народов. И ещё Святого Георгия дали!
Бывает же такое, хоть грудь ему расширяй, а то места не хватит там, куда награды вешать.
— Прямо живой иконостас получается, а не наш Федоркин. И никогда его грустным не увидишь, или балагурит, или навеселе уже, или то и другое вместе. И всё же герой он, хотя и совсем необычный!
— И меня наградили медалями, — рассказывает Григорий Лукич.
Хоть и мал я был, но от трудных дел никогда не увиливал, и от пуль не прятался, и казаки видели и ценили это. Восхищались мною казачьи атаманы, и пророчили мне большое будущее, и по-отечески целовали.
— Береги себя сынок, рано ты на войну пошёл: страшная это штука, кровь человечью проливать. Тебе Героя надо дать сейчас, но нет у нас такого права. Всё ещё будет у тебя, и жизнь твоя продолжается. И не понимал я тогда, почему наворачиваются слёзы у этих могучих и добрых людей, и почему они прячут их от меня. Они уже через многое прошли в этой жизни и жалели меня, как
Хапал, как акула, награды себе штабной прыщ полковник Тряпицин Лев Гордеевич, как голодный хищник, без разбора и без всякой совести.
Имел он там где-то наверху мохнатую лапу. И многое ему сходило с рук, что другим никогда не прощалось. Против всех моих наград он был, этот полковник, и вообще против всякого моего награждения.
— Мал он ещё!
Не понимал он, или делал вид, что не понимает, как уничтожает моё, ещё детское самолюбие. Но я ведь награды заслужил наравне с другими казаками, и оттого во много раз мне обидней было.
— Совесть, поимей полковник! — урезонил его Семихватов и наши атаманы. — Не часто ты сам под пулями бываешь, а всё над штабными бумагами потеешь. А этот мальчишка из одного боя в другой идёт, без всякого отдыха воюет.
Зло сверкнул своими бешеными глазами полковник Тряпицин, не по его нраву всё сейчас получилось.
Но тут и императрица Цы Си добила его окончательно своей категоричностью.
— Этот полковник чем-то моего Фу То До напоминает, наверно они одного поля ягодка.
Не посмел Тряпицин дерзить императрице и предпочёл поскорее исчезнуть с её и наших глаз. Но зло неоправданное он на меня, затаил немалое.
Недолго будут воевать бронепоезда «Чингиз Хан 1» и «Чингиз Хан 2», слава и гордость всей Манчжурии.
Другого выхода в той ситуации не было, и солдаты плакали тогда, как по живым людям. Говорят, что и железо плачет — можно в это поверить. Одна война сменилась другой и почти без всякого перекура или отдыха. Но сейчас казаки возвращались с победой домой и ничто не могло испортить им этого великого праздника.
В плену страны восходящего солнца
— Я уже рассказывал о нашем поражении в Русско-Японской войне всей нашей армии, и о своём плене. И вот снова возвращаюсь к той незабываемой теме, — продолжает дедушка Григорий Лукич.
Возили нас с Шохиревым из города в город по госпиталям, пока не вылечили. Вот тогда и нам жить захотелось, красота ведь кругом неописуемая! Но однажды в палату приходит делегация из Красного Креста. И меня спрашивают:
— Ты Бодров Григорий? Мы тебя давно ищем. Тебя большие люди хотят видеть. Оцень хоросё, что ты жив!
Переодели меня во всё чистое и в новый костюм обрядили. Но прежде на совесть побрили и подстригли волосы, подрезали ногти.
Так и крутятся возле меня чужие служанки. Без всякого стеснения со мной, что с игрушкой обходятся. То нарядят меня, то опять что-то новое придумают, и тут же по-другому делают. И весело им самим необычайно. А сами они, что вишенки сочные. Хорошеют ещё больше, румянцем, от жару внутреннего, наливаются. И здесь природа берёт потихоньку своё, война войной, а красота всегда мудрее нас. Она настоящей любви требует.