Должна быть!
Шрифт:
Ни в 50-е, ни в 60-е годы такого трамплина для взлета белорусской фантастики не было, контуры его лишь сейчас начинают обозначаться. Поэтому даже такой мастер, как Янка Мавр, не мог рассчитывать на полную удачу с «Фантомобилем». Поэтому жестокая критика романа М. Гамолко была не совсем правомерной. Но именно поэтому уже сейчас нужно подумать о судьбе новых талантов.
Откуда же они возьмутся? А что если писатели, названные выше, не проявят энтузиазма, не поверят по-настоящему в высокое призвание фантастической литературы? И прогнозы по их адресу не подтвердятся?
Что ж, может случиться и так. Но суть вопроса не в этом. В статье
Только нужно помнить, что молодой талант не сразу находит свой жанр, свой стиль, свою тему. И мастерство тоже приходит не сразу. И нужно повышенное внимание к пробам пера начинающих фантастов.
Очень поучительно выглядит в этом отношении интервью, данное Станиславом Лемом корреспонденту журнала «Вопросы литературы».
«Как-то, в самом начале 50-х годов,— рассказывает Лем,—я жил в Доме творчества в Закопане, доделывая свой роман об оккупации «Непотерянное время». В свободные часы я совершал прогулки в горы, в которых меня сопровождал один из моих соседей по Дому творчества.
Однажды мы заговорили о фантастике, и мой спутник выразил сожаление, что в Польше нет своей научно-фантастической литературы. Я ответил ему, что вся беда в равнодушии наших издательств к подобному жанру. Заинтересуйся издательства—и фантастика нашлась бы.
Вскоре я вернулся к себе домой в Краков и начисто забыл о предмете своих недавних рассуждений. Прошло какое-то время, и вдруг из Варшавы, от издательства «Чительник» я получаю договор. Он был подписан моим недавним собеседником по Дому творчества, который оказался директором этого издательства. Требовалось только проставить название романа и скрепить договор своей подписью. Я вписал заглавие «Астронавты», хотя ни самого романа, ни даже замысла его, в самой общей форме, еще не существовало...»
Вероятно, не эта счастливая случайность—встреча писателя с проницательным издателем—предопределила рождение Лема-фантаста, она только ускорила его продвижение в этом направлении. Но тем не менее, факт знаменательный... Если же говорить о предопределении, то оно—в факторах объективных, о ноторых говорилось выше. Польская литература была «готова» к тому, чтобы произвести на свет фантаста мирового класса Можно даже раздвинуть границы проблемы: Лема выпестовала не только польская литература и наука, но и вся польская культура, включая Коперника, Шопена, киноклассику.
Видимо, можно расширить постановку вопроса и о фантастике в целом. Тогда ее определение приобретет такой вид: фантастика есть порождение высокоразвитой национальной культуры. Причем литературе в этом сложнейшем конгломерате принадлежит решающая роль. Конечно, здесь не может не быть каких- то отклонений, добавлений, переплетений. Но в принципе дело представляется именно так.
Успехи науки могут не только оплодотворить фантастику, но и временно притормозить ее развитие. Так, первые спутники и первые «посещения» космоса человеком дали мощный импульс фантастике 60-х годов. Писатели решительно переселили в космос подавляющую массу своих героев. Сказались земные критерии:
В фантастике сейчас затишье. И это последствие не только научных «разоблачений», но и той моды на космические темы, которая обуяла фантастов в 60-е годы. Да и чрезмерное увлечение сугубо научными проблемами, «технизация» фантастики тоже отрицательно повлияли на ее судьбу. В наши дни «космический плен» утратил значительную долю своего обаяния; роботы, как и всякая техника, стареют даже в качестве героев фантастических книг.
Но где-то в недалеком будущем фантасты, не забывая о космосе, вернутся на землю, не забывая о разных киборгах (кибернетических организмах), повернутся вновь к человеку, как это, собственно, и было в лучших произведениях. Если говорить о поэтике фантастики, то ее обновление—в творческом союзе с классикой, которую подчас третировал этот популярный жанр.
Чтобы лучше ощутить перелом, происходящий в фантастике и в ее критическом сознании, стоит остановиться на двух определениях, данных в разное время и отражающих разное состояние жанра. Книга А. Бритикова, первая наша монография о советской фантастике, создавалась в 60-е годы. В ней утверждается: «Если сформулировать объект научной фантастики в самом общем виде, это прежде всего взаимодействие научно- технического прогресса с человеком». А в 1973 году появляется определение Ю. Смелкова, почти дублирующее по форме высказывание А. Бритикова, но противоположное по смыслу: «В сущности, тема современной фантастики—человек и научно-технический прогресс, человек и результаты его познания и изменения мира».
Мысль Бритикова тут как бы повернута на 180 градусов, определение выдвигает на первый план человека. Фантастика снова понимается как особая форма человековедения.
Вторая формулировка выражает становящийся все более авторитетным взгляд на фантастику. Это «человековед- ческое» определение противостоит техническому, но не снимает его. Им суждены, видимо, долгое сосуществование и борьба—в формах литературных и критических.
Белорусские фантасты могут избежать тех ошибок, которые преодолеваются сейчас, могут начать сразу «с человека». Залоги для успеха есть. Пусть не очень богатые, но на удивление разнообразные и обнадеживающие. Есть, должен быть и резерв, еще не заявивший о себе чем-то весомым, но способный в любой момент выдвинуть своего представителя в малочисленный пока отряд белорусских фантастов.
Белорусская фантастика должна быть!