Должность во Вселенной. Время больших отрицаний (сборник)

Савченко Владимир

Здесь шла жизнь мира, и они были причастны к ней.

N = N0 + 332008141 шторм-цикл МВ

День текущий: 11,5671707 апреля,

или 12 апреля, 13 час 36 мин 43,54 сек

– Поток и турбуленция в нем – вот что это такое, – молвил внезапно Любарский. – Галактические и звездные вихри – будто водоворотики на реке в половодье.

Варфоломей Дормидонтович еще не знал, что высказал догадку, которая определит образное понимание космических (не только в Шаре) процессов, – догадку, которую они будут плодотворно развивать. Так, сказалось. Он произнес, другие запомнили, никто не отозвался: лица троих, освещенные светом рождающейся

в Шаре Вселенной, были обращены вверх.

…«Не образумлюсь, виноват!» – эти слова Чацкого постоянно вертелись в уме доцента. Человек приехал на конференцию – не выступать даже, послушать других. Зашел почаевничать к давнему знакомцу. Увидел фотоснимки – и жизнь его переменилась. А жизнь была установившаяся, добротная, да и сам человек был не из тех двуногих бобиков, которые стремглав мчат на первый свист фортуны. Даже в лекциях Варфоломей Дормидонтович всегда держался основательного, несколько консервативного тона, излагал студентам устоявшиеся теории и хорошо проверенные факты астрофизики, а к модным новинкам типа квазаров-пульсаров, гравитационных коллапсов и «черных дыр» относился сдержанно.

И вот – все полетело кувырком. Его и здесь именовали доцентом (Корнев – так вообще как угодно, только не по имени-отчеству. «Жизнь коротка, – объяснил он, – ее надо экономить. Хватит с меня Валерьяна Вениаминовича и Вениамина Валерьяновича!») – а таковым он, вероятно, уже не был. Среди семестра отказаться от чтения курса на трех потоках, бросить университет – и не по-хорошему, с выдумыванием уважительных причин, а прямо: телеграмма ректору об уходе – такие вещи даром не проходят. На его имя в НИИ НПВ прибыл пакет с увещевательным письмом декана и копией направленного в ВАК ходатайства Ученого совета СГУ о лишении к. ф.-м. В. Д. Любарского ученого звания доцента.

И жене в телефонном разговоре ничего не смог растолковать. Здесь приютился у Пеца («Ради бога, Варфоломей Дормидонтович, хоть и надолго, Юлия Алексеевна тоже будет рада!»). Впрочем, время, проводимое им – как и Пецем, Корневым, другими сотрудниками, вне башни было настолько незначительным, что не имело большого значения, где и как его скоротать.

И в лаборатории было трудно. Работали на энтузиазме, себя не жалели – а добиться от человека, работающего на энтузиазме, чтобы он аккуратно или хоть разборчиво делал записи в журнале наблюдений, а в конце рабочего дня чехлил приборы и прибирал свое место, куда труднее, чем от работающего ради хлеба насущного. Да и характер был не командирский: когда после душевных колебаний делал замечание – в деликатной форме и неуверенным голосом, то ребятушки, закаленные общением с Корневым, чуяли слабину и заводили:

– Бармалеич-то наш – ух, грозен!

– Свире-е-еп! – подхватывал другой.

– Лю-у-ут! – включался третий. – У-уу!..

Так что у самого Любарского продольные морщины на лице неудержимо выгибались скобками: «Ну, ладно, ладно…»

Но все это было не важно – так, преджизнь. Самая жизнь для Варфоломея Дормидонтовича начиналась здесь, в кабине на предельной высоте. Именно благодаря проведенным в MB часам он пребывал все дни в не по возрасту восторженном, поэтическом состоянии духа. Потому что он видел.

…Человеческое познание развивается от малого к большому. В пространстве оно идет от знания своей местности к познанию материка, океанов вокруг, всей планеты; от нее – к познанию планетной системы, ближних звезд, галактики, множества других галактик и всей обозримой в телескопы части мира – Метагалактики. Во времени познание идет от эпизодов личной жизни к осмыслению человеческого существования в целом, к познанию жизни народов, возникновения, расцвета и исчезновения государств и цивилизаций; далее к представлению о геологических

эрах в истории Земли, о возникновении жизни и, наконец, к представлению об образовании, существовании и возможном в будущем конце нашей планеты и других миров – до чего мы еще не дозрели. При этом если в пространстве мы наблюдаем – или, по крайней мере, можем наблюдать – любые крупные и далекие объекты, то во времени все интервалы событий, выходящие за рамки человеческой жизни (или, самое большее, исторической памяти человечества), существуют для нас чисто умозрительно. Большой мир для нас как бы застыл, колышется-меняется лишь в некоторых подробностях, вроде смены сезонов.

И теперь им открылся противоположный путь познания, от большого к малому. И начинался он с такого большого, что в нем даже галактики – и не мгновенные, видимые нами обычно пространственные образы их, а галактики-события во всей их богатой многомиллиарднолетней жизни – чиркают по пространству, как спички по коробку. Исследователи находились в самом начале, до подробностей предстояло долго добираться; однако для них сейчас стало различимым неразличимое, обозримым необозримое – мировой процесс в целом. И ясно стало, что именно в нем, в большом и едином, а не в мелких причинно-следственных цепочках с многими «потому что» и «так как», – заключена главная простая причина бытия всего, от миров до людей и до атомов. Настолько главная и настолько простая, что постигалась она более чувством ошеломляющего откровения, перехватом дыхания и мурашками по коже, нежели умом, в словах-понятиях.

Но и постигать MB только подсознанием, чувствами, ноздрей – без рационального мышления – Варфоломей Дормидонтович тоже не был согласен; без этого он не чувствовал бы себя человеком. «Обычно для нас объекты Вселенной, от астероидов и планет до галактик… – подступался он мыслью, – ну, вроде как для дикаря, нашедшего будильник, – его детали: шестеренки, зубчики, оси, пружинки. К чему они? Часы стоят – ничего не поймешь. Тряхнул – пошли. Время дикарь все равно определить не сумеет, но все-таки поймет, что перед ним цельный механизм. Так и мы. Впервые увидели, что Вселенная реально четырехмерна, время ее – поток материи, и главное в нем – не тела, а события. Всплески и круговерти времени…»

Однако и в рациональном выражении новые знания из MB оказывались настолько выше, значительней всего, что астрофизик Любарский знал прежде (да и еще преподавал это другим), что… короче, пренебрежением прошлой жизнью и нормальным устройством в нынешней Варфоломей Дормидонтович как бы отмежевывался от прежнего себя. Монахи в подобных случаях меняют имя; но в миру, из-за милиции и прописки, это не так просто.

VII

N = N0 + 332008141 шторм-цикл МВ

День текущий: 11,5671711 апреля,

или 12 апреля, 13 час 36 мин 43,58 сек

…они вернулись на предельную высоту.

Над головами, над кабиной набирал масштабы и накал новый объемный вселенский шторм: голубое клубление, волнение, вихрение.

Взгляд с трудом проникал за внешние его колыхания, они застили яркую область в глубине, откуда все и распространялось. Корнев включил буровский преобразователь. Экраны – вереницей слева направо – дали картины шторма в ближнем ультрафиолете, в дальнем, в мягких и средних рентгеновских лучах. Образы были скупее, но отчетливее, выделялось самое выразительное: огненно-переливающиеся вихревые воронки, искрящиеся эллиптические кольца с зыбкими сферами внутри, древовидно растекающиеся или, наоборот, стекающиеся – с турбулентным кипением внутри – многоцветно светящиеся потоки.