Должность во Вселенной
Шрифт:
Смотрели пленку, снятую в замедлении почти один к одному (и от этого «почти» не было уверенности, что синее там действительно синее, а сиреневое — сиреневое), редкую по отчетливости картины. В натуре, из кабины, следует оговорить сразу, такое никто не наблюдал: для съемок в режиме максимального сближения кабину ГиМ запускали без людей, в автоматический персептронный поиск. Потому что режим этот, придуманный супер-электриками Корневым и Буровым, сильно отдавал — это еще если оценивать деликатно— техническим авантюризмом: поля, импульсами выносившие кабину в MB, к звезде, к планете, к намеченной области ее и к намеченному малому участку этой области, — были запредельными для материалов системы ГиМ. От них во
С учетом опасности этого дела Валерьян Вениаминович отобрал у всех причастных к исследованию MB подписку: не подниматься в таком режиме в кабине и не разрешать делать это другим. Только автомат мог искать в MB размыто заданные на экране его дисплея образы. «Пойди туда — не знаю куда, найди то — не знаю что», — определял эту программу Любарский. «Автоматизированная рыбная ловля», — высказывался о данном методе Буров; Миша Панкратов уточнял: «…и не всех рыб, а только пескарей от пяти до шести сантиметров, и только самцов». Аналогия с уженьем рыбы действительно позволяла понять изъяны способа: можно обучить автомат насаживать червяка на крючок, забрасывать удочку, следить за поплавком и даже дергать, когда клюет, но чтобы бездушная машина могла угадать место, где стоит забрасывать, или уловить момент, когда рыба повела, и подсечь ее… это уж извините! Человеческая интуиция неавтоматизуема, у кибернетиков на этот счет никаких идей нет и не предвидится.
Трудность была еще и в том, что в максимальном сближении не только поля — все управляющие схемы работали на пределе возможного, на том пределе, когда сказываются (и, что хуже, складываются) их погрешности: неточности частот и потенциалов, даже «шум электронов». Поэтому близкие съемки, как правило, оказывались размытыми. Между тем, даже при полной отчетливости угадать в чуждом мире что есть что — задача непростая; а уж коли нечетко… Человек в кабине смог бы, руководствуясь чутьем, точнее, ювелирной, прецезионней все подстроить — уловить миг отчетливой ясности. А автомат — хоть и самый сложный, обучаемый, универсальный — электронная скотина, не умнее лошади.
И наконец, где — в пространстве и во времени — стоило на планетах-событиях выделять точечные, с булавочный укол, участочки, перспективные насчет того самого… ну, эдакого. Нашенского. То есть, конечно, не то чтобы людей узреть, об этом и мечтать не имело смысла (не фантасты, слава богу), — но все-таки чтоб живое чего-нибудь копошилось, с конечностями. А хорошо бы и с головой. А еще лучше, если высокоорганизованное. С предметами, с действиями, иллюстрирующими разумность. Так — где?
В наблюдениях более крупного плана, их обобщениях «эмвэшники» пришли к тому, что во времени это должно быть на спаде выразительности в преддверии конца жизни планеты. Либо — для планет, кои многими волнами-ступеньками набирают свой наиболее красивый и устойчивый (т. н. экстремальный) облик и так же волнами, с частичными возвратами его утрачивают, — на стадиях смешения: когда на тверди все оживляется, мельтешит и надо от режима «кадр-век» переходить к кадру в год. В пространстве же наиболее перспективными для поиска оказались участки вблизи свищей.
«Вы еще чирьями их назовите!» — брезгливо поморщился Пец, когда услышал впервые на семинаре
Если быть точным, то эти планетные образы-события заметили сначала на стадиях формирования тверди; даже еще точнее — сразу после этого: когда очертания и рельеф материков уже определились и застыли, только в отдельных местах что-то еще вспучивается, вихрится, колышется… и наконец опадает, застывает. Только на начальных стадиях эти свищи-вспучивания со временем все мельчали и редели, сходили на нет — на конечной же они, возникнув, росли числом и в размерах, соединялись какими-то трещинами (явно повышенной активности), пока все не завершалось общим смешением.
Что же выхватывал автомат ГиМ при максимальном сближении, когда побоку и Галактики на всех стадиях своего закручивания-раскручивания, и звезды, и планеты в их цельной сложной жизни, а есть только чутошное, с булавочный укол, под наш масштаб «здесь-сейчас»?
…МАТЕРИК, КОНТУРАМИ ПОХОЖИЙ НА СПЯЩУЮ КОШКУ, — зафиксированный вблизи перекрестия телеобъектива по повышенной активности (размытость в режиме «кадр-десятилетие», изменение цветов, тепловые излучения) свищ. Стремительное, как падение, приближение (полевая наводка пространственных линз) к бугристому плато, которое попутно меняет окраску от серебристо-голубого до серо-зеленого, — настройка на перспективу: поверхность и желтое небо над ней скошены градусов на сорок, горизонт затуманен, длинные закатные (восходные?) тени от холмов — но сориентироваться можно.
И блуждают, кружат между холмов и друг возле друга размытые фиолетовые смерчи — внизу пошире, вверху поуже — в форме гиперболоидов вращения. Одни вырастают, другие оседают, растекаются, затем снова набирают размеры, уносятся вдаль между холмов… Что это: существа? Атмосферное явление? Сами ли они размыты — или недотянул в резкости автомат? Какие масштабы, каково сближение по времени?… Ничего нельзя определить в длившемся считанные секунды видении.
В персептрон ввели целевое уточнение, что туманно-пылевые смерчи «не то», что искать их не надо.
…Планета с сильным тепловым излучением и мутнеющей атмосферой: блуждают по накрененной серой равнине огни — большей частью локальные, подобные кострам, но местами извиваются между ними огненные змеи. Огни вспыхивают и тускнеют в общем сложном ритме — и так же согласно меняют цвет от сине-зеленого до оранжевого. Кто знает, истинные ли это цвета да и вообще огни ли это — может, смещенные в видеоспектр источники тепла? Невозможно определить размеры их, темп движений — потому что ничто на равнине не годилось в эталоны. Огоньки приближались к ветвистым серым предметам, охватывали их, ярко разгорались — так, что освещали черный извилистый след за собой — неслись дальше. В перспективе все складывалось в плоское роение огненных мошек.
— Строго говоря, — сказал Любарский, когда смотрели и осмысливали эту пленку, — горение такой же окислительный процесс, как и пищеварение. И там, и там важны калории.
— А мышление тоже окислительный процесс?! — раздраженно повернулся к нему Корнев.
— М-м… не знаю, — астрофизик был ошарашен, что его мнение приняли с таким сердцем, — не думаю…
— Конечно, Александр Иванович, — подал голос Миша Панкратов. — Творческое горение. Синим светом, ярким пламенем. Об этом все газеты пишут.