Дом аптекаря
Шрифт:
Отец крутил ручку настройки коротковолнового приемника и реплику дочери не услышал. Рут вздрогнула, вспомнив вдруг, что распечатка последнего письма лежит в кармане куртки, неотвязно следуя за ней.
Она достала его и прочитала еще раз.
Chikenshit,
неужели урок не идет на пользу? Вы, женщины, погрязли во лжи. Правда нужда стала вам. Желаете получать, но ничего не даете взамен. А ведь Природа учит давать и получать. Ибо все переплетено и все разъято, все смешано и все отделено, все увлажнено и все высушено, все в зародыше и все в цвету на чаше алтаря. Corpus infantis ex masculo et femina procedit in actum [15] .
15
Младенец появляется от совокупления мужчины и женщины (лат.).
47 107,8682.
Снова числа. Снова эта загадочная подпись.
Вдруг стало трудно дышать. Первым желанием было рассказать обо всем отцу, но тут же другой импульс заставил воздержаться. Она ведь женщина, а не ребенок. Йорис и Маайке в том возрасте, когда людям вполне достаточно своих собственных проблем. Перекладывать на них свою ношу — значит поступать эгоистично и неблагодарно. Однако же последнее письмо прояснило по крайней мере две вещи. Во-первых, ее таинственный друг по переписке — мужчина. Во-вторых, ему, похоже, не чуждо увлечение той же алхимической белибердой.
Но кем бы он ни был, подумала Рут, надо отдать должное — к себе не подпустил ни на шаг.
— Послушай это, — сказал Йорис, покачивая головой и подкручивая большую черную ручку настройки. — Сорокаметровый диапазон. — Сквозь треск разрядов и пронзительное завывание пробился голос. — Какой-то парень их Крайстчерча переговаривается с кем-то в Латвии. Как тебе это нравится?
Рут тряхнула головой, отгоняя неприятные мысли, и постаралась придать лицу подходящее случаю выражение. Отец принадлежал к тому поколению, которое все еще находилось под впечатлением от катушечных магнитофонов и тому подобных достижений науки и техники. В отличие от него ей нравились миниатюрные удобные вещицы. Построенная собственными руками радиостанция с громадной передающей станцией в саду казалась Рут проявлением сталинской мегаломании. Того же эффекта можно достичь, если пытаться прихлопнуть муху веслом. «Боже мой, папа, — так и хотелось сказать ей, — чем же так плох телефон?» Круг интересов у сдвинувшихся на радио чудаков был довольно узок: когда они не говорили об омах и ваттах, то неизменно заводили речь о конденсаторах. То, что интересовало весь остальной мир — секс, наркотики и рок-н-ролл, — правилами игры запрещалось. Иногда Рут казалось, что единственной целью этих немногочисленных, но объединившихся в тайное общество снобов было избавление от сварливых, надоедливых жен.
Из столовой долетел звук гонга, приглашающего всех на ленч.
Йорис вытащил застрявшую между пожелтевшими зубами веточку гвоздики и опустил ее в пепельницу.
— Ради Бога, прошу тебя, не заводи при матери разговор о философском камне.
— Но почему?
— У нее совсем недавно были камни в желчном пузыре, не забыла? Ей делали эндоскопию.
— Папа! — воскликнула Рут. — Это же смешно! Как можно проводить такие нелепые параллели!
Ленч прошел спокойно.
Потом все вместе отправились купить дизельного топлива, а по пути заглянули на десять минут в антикварную лавку. Рут купила матери для коллекции старинную кофемолку с баночкой из дельфтского фарфора.
Вернулись в машину. Раскинувшиеся во все стороны белоснежные поля слепили глаза. Рут почувствовала щемящую боль за глазными яблоками. Лица родителей казались безжизненными масками. Перманент на голове у матери напоминал высохший комок перекати-поля, прилепившийся
Рут опустила солнцезащитный козырек и посмотрела на себя в зеркало. Еще один бледноликий призрак. Обветренные, посиневшие губы, несмотря на поток горячего воздуха, который гнал обогреватель. Зрачки сузились до размеров булавочной головки. По счастью, в бардачке обнаружились модные солнцезащитные очки в красной с золотом оправе. Рут подкрасила губы и надела очки. Мир сразу стал гиацинтово-голубым.
Вздохнув про себя, она вернулась в туннели и гроты невеселых мыслей.
Внимание отца привлек какой-то знак, и он свернул на частную дорогу, по обеим сторонам которой растянулся электрический забор. За ним виднелось что-то вроде длинного ангара, где пережидали зиму громоздкие и неуклюжие сельскохозяйственные машины. В конце дороги находилась ферма по выращиванию фазанов, что было необычно для страны преимущественно мясо-молочного направления. Йорис и Маайке уже бывали на ферме раньше и теперь решили, что и дочери будет интересно ее посетить. Точнее, фазанья ферма оказалась местной достопримечательностью, о которой они смогли вспомнить. Еще одна характерная черта процесса старения — постоянная потребность кого-то развлекать.
Сопротивляться не было сил, и Рут сдалась, спрятав безразличие за стеклами очков и превратившись в безымянную старлетку, стучащую зубами в перерывах между дублями на итальянской Ривьере.
Супруга фермера помнила Йориса и Маайке и, поздоровавшись с ними за руку, провела гостей в жаркий курятник. Их встретили хлопаньем крыльев, паническим кудахтаньем и летящими во все стороны перьями. Молодняк испуганно сбился у дальней стенки просторного загона под оранжевым свечением радиаторов, но потом осмелел и осторожно вернулся к кормушкам. Последовали объяснения. Фазанов выращивали до восьми недель, затем взвешивали и продавали. В других загонах выращивали куропаток и вальдшнепов. Одни отправлялись непосредственно на обеденный стол, других выпускали на волю по специальной договоренности с местным обществом охотников. Сам фермер тоже был завзятым охотником.
Хозяйка пригласила гостей в кухню выпить кофе с кексом и заняться делом. Фазана Йорис и Маайке взять не пожелали ни живого, ни мертвого, но попросили дюжину яиц, корзинку свежих грибов, баночку паштета из утиной печенки и немного домашней ветчины. По завершении сделки все расслабились, долго пили горячий кофе и болтали о том о сем. Йорис изложил свою теорию насчет телефонных мачт, замаскированных под пластиковые деревья. Рут вспомнила, что читала о компании, выпускающей пластиковые деревья, и вскоре разговор перескочил на криминальную моду маскировать под мобильные телефоны четырехствольные пистолеты, уже ставшие головной болью для амстердамской полиции.
— Наверное, они стреляют, когда нажимаешь определенную цифру, — предположила хозяйка дома. — Интересно какую?
— Набери «У», чтобы убить, — пробормотала Рут.
В кармане зазвонил сотовый.
Она выскользнула из комнаты и закрыла за собой дверь.
— Все в порядке? — спросила Маайке, когда она вернулась.
— Да. — Рут мило и беспечно улыбнулась. Напряженный взгляд и забившаяся на левом веке жилка свидетельствовали, однако, о другом. Она подождала, пока они выйдут из дому, и лишь тогда объявила, что должна вернуться.
— Вернуться? — растерянно повторил отец.
— Да, вернуться домой. К себе. В Амстердам.
Маайке встревоженно повернулась к дочери:
— Прямо сейчас?
— Боюсь, что да.
— Я так и знала! Знала, что что-нибудь случится! Ну разве я тебе не говорила? — Она вцепилась в руку супруга.
— Ничего не случилось, мама. Звонила подруга. У нее небольшие неприятности, вот и все.
— Какие неприятности?
— Всякие. Вообще-то у нее куча неприятностей… как финансовых, так и в личной жизни. Пожалуйста, не требуй от меня деталей. Ей некуда податься. Не к кому обратиться, кроме как ко мне.