Дом без хозяина
Шрифт:
– Осторожней! Слышишь: осторожней!
– Его втоптали в землю здесь, в одном из этих коридоров, – сказал Альберт, – труп так и не нашли.
Он вдруг свернул в одну из боковых галерей и потянул за собой Мартина. Вскоре он остановился у входа в темную нишу. Пюпитры с выпиравшими вверх уродливыми кнопками стояли там почти вплотную друг к другу.
– Запомни, – сказал Альберт, – здесь били твоего отца, топтали его сапогами и меня здесь били: запомни это навсегда!
– Mon Dieu! –
– Что ты носишься как угорелый! – снова закричала мамаша наверху.
Альберт протянул руку человеку в халате.
– Простите за беспокойство, – сказал он и повел Мартина к выходу.
У открытых ворот стояла малолитражка с прицепом – приехал поставщик навоза, которого здесь, судя по всему, ждали с нетерпением. Хозяин, радостно улыбаясь, бросился к нему. Суетясь и мешая друг другу, они отцепили тележку, доверху наполненную свежим дымящимся навозом, и покатили ее к воротам.
– Нелегко он мне достался, – сказал приехавший.
– Слушай, надо глядеть в оба, кто-то явно хочет подставить нам ножку в школе верховой езды.
Толкая перед собой прицеп, они скрылись в смрадном полумраке. Оттуда долго еще долетали отдельные слова: «Глядеть в оба», «конкуренты», «школа верховой езды»… Потом из форта вышла девушка с соломинкой во рту и закрыла ворота.
Мартину очень хотелось сбегать на крышу, к клумбам и к фонтану, посмотреть на Рейн. Неплохо было бы спуститься и в ров; там валяются на земле обомшелые куски бетона, а наверху у самого края растут старые тополя.
Но Альберт тянул его за собой вверх, мимо ворот по асфальтированной дорожке. У машины на насыпи сидела Больда и махала им рукой.
– Что ты носишься как угорелый! – снова закричала наверху одна из мамаш.
– Осторожней! Смотри, куда идешь! – подхватила другая.
– Не подходи так близко к краю!
Они молча сели в машину. На этот раз позади села Больда. От нее все еще пахло чисто вымытым полом. Смешанный запах воды, щелока и нашатыря. Она всегда подливала нашатырь в ведро.
Мартин сел рядом с Альбертом и, посмотрев на него сбоку, снова испугался. За эти несколько часов Альберт словно постарел на много лет, стал таким же старым, как учитель, как столяр. Мартин догадывался, что в этом виноваты наци. Ему стало стыдно, что он так смутно представляет их себе. Он знал, что Альберт говорит только правду, и был уверен, что наци в самом деле очень скверные люди. Но так говорил только один Альберт, а против него множество людей, которые считают, что нацисты не столь уж страшны.
Альберт крепко, до боли, сжал его руку и сказал:
– Запомни
– Нет, нет, я ни за что не забуду, – поспешно ответил Мартин.
Боль в руке там, где ее сжал Альберт, еще долго не проходила, и Мартин чувствовал, как все это врезается в его память – тяжелый запах, полумрак, навоз, странные пюпитры с кнопками, похожие на регистры органа, провода, уходящие в черную землю. Там убивали людей, и он запомнил это навсегда, как и ужины в погребке у Фовинкеля.
– Боже мой! – запричитала Больда за его спиной. – Не забирай ты от нас парнишку! Я все буду делать, что ты скажешь! Сил не пожалею, только оставь его дома!
– И Генрих тоже будет жить в Битенхане? – в свою очередь, робко спросил Мартин.
Он представил себе Генриха в Битенхане, без его вечных хлопот, без дяди Лео, вспомнил, как Вилль с улыбкой подвигает ему масленку, то и дело подкладывая в нее масло.
– Ему можно поехать со мной? – спросил он уже настойчивей. – Или я останусь там совсем один?
– Я буду с тобой, – ответил Альберт, – мало тебе этого? А Генрих будет приезжать к тебе в гости, когда захочет. Я всегда могу подвезти его на машине, – ведь я каждый день буду ездить в город по делам. Для вас двоих там места не хватит. Да и мать Генриха его не отпустит: он же помогает ей по хозяйству.
– Без Вильмы Генрих не поедет, – нерешительно произнес Мартин.
Он уже представил себе новую школу, незнакомых ребят. Он знал лишь несколько ребят из деревни – тех, с которыми играл в футбол.
– Как это «без Вильмы не поедет»? Почему?
– Лео бьет ее, когда никого нет дома. Она боится оставаться с ним одна и плачет.
– Нет, это невозможно, – сказал Альберт, – не могу же я в самом деле поселить у матери сразу троих детей! Пойми, ведь не можешь ты всю жизнь вместе с Генрихом жить!
Альберт переключил скорость и молча объехал вокруг евангелической церкви. Потом он снова заговорил, заговорил бесстрастно, как служащий справочного бюро. Он делился чужой премудростью, скучно, без воодушевления, словно выдавал бесплатную справку. Текст справки раз и навсегда утвержден, и в голосе служащего полное безразличие.
– Когда-нибудь тебе все равно придется с нами расстаться и со мной, и с мамой, и с Генрихом. А Битенхан ведь не на краю света! Тебе там будет лучше.
– Мы сейчас заедем за Генрихом?
– Нет, позднее, – сказал Альберт, – сначала надо позвонить твоей маме, потом заедем домой, заберем твои вещи, все, что тебе понадобится на первое время. Да перестань же ты хныкать! – сердито добавил он, обращаясь к Больде.
Но Больда продолжала плакать, и Мартина пугали ее слезы. Они поехали дальше. Воцарилось молчание, и слышно было только, как всхлипывает Больда.