Дом Цепей
Шрифт:
— Следы на дороге, — начал вскоре Байрот, — принадлежат убитым тобой низменникам. Интересно, что они хотели делать на месте пленения демона.
Карса равнодушно пожал плечами: — Может, хотели освободить.
— Не думаю, Карса Орлонг. Колдовство, которое они применяли против тебя, было связано с неким богом. Полагаю, они приходили, чтобы поклониться или вытащить душу демона из плоти, как было с Каменными Лицами. Может, для низменников это место предсказаний или даже дом бога.
Карса долго смотрел на спутника. Наконец он ответил: — Байрот Гилд, в твоих словах скрыт яд. Женщина —
Байрот поднял густые брови: — Карса Орлонг, я не сравниваю. Низменники — тупые существа, тогда как Теблоры — совсем наоборот. Низменники — дети, они склонны к самообману. Почему бы им не поклоняться демону? Скажи, ты ощутил в ударившей тебя магии живое присутствие?
Карса подумал. — Там было… что-то. Шипящее, плюющееся и кусачее. Я отбросил его, и оно убежало. Нет, это не сила демона.
— Ясное дело, ведь она уже ушла. Может, они поклонялись камню, ее пришпилившему. В нем тоже была магия.
— Но не живая, Байрот Гилд. Я не понимаю, куда ведут тебя мысли, я устал от пустых слов.
— Я верю, — не унимался Байрот, — что кости Прохода принадлежат существам, пленившим демона. И это смущает, Карса, ведь их кости похожи на кости низменников — толще, да, но все же какие-то детские. Низменники могут оказаться родней древнему народу.
— И что? — Карса встал. — Слышать больше ничего не желаю. Наша задача — отдых. На рассвете встаем, проверяем оружие. Завтра мы режем детей. — Он отошел туда, где в тени деревьев стояли кони. Делюм сидел возле псов, трехлапая подруга Грыза улеглась у него в коленях. Воин проводил по голове зверя рукой, снова и снова. Карса еще немного поглядел на Делюма — и отвернулся, готовясь лечь.
Пока колесо звезд медленно кружилось над головами, тишину нарушало лишь журчание реки. В каком-то часу направление ветра изменилось, до них донесся запах дыма и навоза, а однажды послышалось слабое брехание собак. Карса не спал. Лежа на моховой подстилке, он молил Уругала, чтобы ветер к восходу не переменился снова. На фермах низменников всегда живут собаки. Острый слух, чувствительные носы — они быстро обнаружат чужаков. Но и собаки тут мелкие, меньше чем у Теблоров. Грыз и остатки своры с ними быстро разберутся. Тогда предупреждения не будет… если ветер не переменится.
Он услышал, что Байрот встал и пошел к спящим собакам.
Карса оглянулся, увидев, что Байрот склонился к Делюму. Псы встревожено подняли головы и тоже принялись следить, как Байрот проводит пальцами по лицу Делюма.
Через мгновение Карса понял, чему стал свидетелем. Байрот рисовал на лице Делюма боевую маску. Черный, белый и серый — цвета Урида. Боевую маску наносят на себя лишь воины, осознанно едущие на смерть; она — объявление, что меч никогда уже не увидит ножен. Но такой ритуал проводили обычно старые воины, решившиеся на последний набег, не желающие умирать на мягкой соломе.
Карса встал.
Если Байрот и слышал его шаги, то вида не подал. По широкому унылому лицу воина текли слезы. Делюм лежал совершенно недвижно, смотрел вверх немигающими глазами.
— Он не понимает, — пробурчал Карса, — но я понимаю. Байрот Гилд, ты опозорил
— Неужели, Карса Орлонг? Те воины постарели, готовясь к решительной битве — в их делах нет ничего славного, и нет славы в их масках. Если ты думаешь иначе, ты слеп. Краска ничего не скрывает. Отчаяние в глазах видно всем. Они пришли к концу жизни и поняли, что жизнь была лишена смысла. Это знание и выгнало их из деревень, заставило искать быстрой смерти. — Байрот закончил рисовать черной краской и взялся за белую, проведя три полосы по высокому лбу Делюма. — Погляди в глаза друга, Карса Орлонг. Погляди внимательно.
— Ничего не вижу, — буркнул Карса, потрясенный речью Байрота.
— Делюм видит то же самое, Воевода. Он глядит в… ничто. Но, в отличие от тебя, он не отворачивается. Он видит с полной ясностью. Видит и ужасается.
— Ты лепечешь чепуху, Байрот Гилд.
— Вовсе нет. Мы с тобой Теблоры. Мы воины. Мы не можем предложить Делюму утешения, вот почему он привязался к псам, зверям, в глазах которых читает жалость. Ибо все, что он сейчас ищет — утешения. Почему я дал ему боевую маску? Завтра он умрет, Карса Орлонг, и, наверное, это станет Делюму утешением. Я молюсь о том Уругалу.
Касра поглядел на небо. — Колесо почти исчезло. Пора готовиться.
— Я почти закончил, Воевода.
Кони зашевелились, когда Карса втер кровяное масло в дерево мечей. Собаки вскочили и беспокойно забегали. Байрот закончил раскрашивать лицо Делюма и пошел к своему оружию. Трехлапая собака забилась в объятиях Делюма, однако он сжал ее еще сильнее, пока тихое рычание Грыза не заставило скулящего воина выпустить суку.
Карса надел на грудь, ноги и шею Ущерба доспехи из вареной кожи. Когда закончил, увидел, что Байрот уже сел на коня. Жеребец Делюма тоже был снаряжен, но стоял без повода. Животное дрожало.
— Воевода, описания твоего деда оказываются безошибочными. Расскажи о плане фермы.
— Бревенчатый дом размером в два уридских, над вторым этажом покатая крыша. Толстые ставни с прорезями для стрельбы, толстые, быстро запираемые двери на обоих концах дома. Еще там три здания. Одно вплотную к дому, в нем держат скот; второе — кузня, а третье сделано из самана и, похоже, было самой первой постройкой. На берегу причал и шесты для лодок. Еще там есть загон для мелких местных лошадей.
Байрот хмурился. — Воевода, сколько низменских поколений прошло со дня набега Палка?
Карса прыгнул на спину Ущерба. Пожал плечами в ответ Байроту: — Много. Готов, Байрот Гилд?
— Веди меня, Воевода.
Карса послал Ущерба по дороге, что возле реки. Устье было слева от него. Справа поднималась высокая, грубая скала; деревца на вершине склонились в сторону озера. Между озером и скалой лежал каменистый пляж.
Ветер не переменился. В воздухе пахло дымом и навозом. Собаки замолкли.
Карса вытянул меч, поднес блестящее лезвие к ноздрям Ущерба. Голова скакуна вздернулась. С рыси в галоп, на галечный пляж, озеро слева, скала проплывает справа. За спиной он слышит коня Байрота — копыта стучат по камням — а еще дальше бегут Делюм, собаки и третий конь, решивший не отходить от недавнего хозяина.