Дом дервиша
Шрифт:
Миллион евро, и больше не придется этого делать.
Вечером долмуши без конца снуют между жилыми кварталами Ферхатпаши. Дороги, разбитые, пыльные обочины, бетонные фасады, низкие холмы — все тонет в желтом свете. Айше не может больше выносить этого уродства. Миллион евро перенес бы ее по ту сторону Босфора, обратно в Европу. Дети болтаются в холле многоквартирного дома. Разве в новой мечети нет специального клуба для подростков?
Мужа нет дома. И не будет еще несколько часов. После хамама они останутся выпить и еще поговорить. Ей не хочется ждать узнаваемого фырчанья «ауди» на парковке. В квартире все еще жарко и пахнет кондиционером для белья.
Она воображает Аднана в бане. Такой серьезный, он всегда такой красивый в своей серьезности, когда занимается бизнесом. Аднан выпьет лишнего, он любит нравиться компаниям, но всегда будет как минимум на один бокал впереди хозяина. Она представляет себе завтрашний ужин: мужчины говорят друг с другом о футболе, политике и сделках, а женщины обсуждают за столом семейные дела, сплетни и происходящее в обществе. А как вы проводите время, миссис Эркоч? Да так, ищу Медового кадавра. Что может быть абсурднее в Стамбуле: легенда, вынырнувшая из магического прошлого, или отказ от миллиона евро из-за запаха лосьона после бритья?
Она надевает халат и делает звонок. Акгюн тут же вспоминает ее имя.
— Миссис Эркоч. Простите, чем я могу помочь?
Она ощущает фантомный запах лосьона «Арслан».
— Речь о вашем Медовом кадавре.
— И?
— Я займусь этим.
ВТОРНИК
3
— Жарко, — говорит отец Иоаннис.
— Жарче, чем вчера, — вторит ему Георгиос Ферентину.
— Жарче, чем когда бы то ни было, — замечает Лефтерес-кондитер. — За тридцать восемь перевалит.
— Жарко, как в аду, — добавляет Константин. — Прошу прощения, преподобный.
— В аду пожарче, — возражает отец Иоаннис.
Бюлент приносит палочку, на которую нанизаны бублики.
— И что на этот раз? — спрашивает Лефтерес. Он перемешивает чай, кристаллики сахара кружатся и тают в горячей жидкости.
— Волкан прошел тест на уровень физической подготовки, да?
Лефтерес в отчаянии поднимает руки.
— Как ты это делаешь?
— Я от природы предприниматель, у меня понимание рынка на уровне инстинктов.
— Ага, тогда почему ты до сих пор держишь эту лавку? — спрашивает Лефтерес-памфлетист.
— Да я бросил бы, если бы речь шла о реальных деньгах, — говорит Бюлент. — Возможно, я боюсь успеха. Это наш основной национальный недостаток.
Константин отщипывает кусок от своего бублика.
— Эй, Ферентину, что там про вчерашнюю бомбу?
— А почему ты его спрашиваешь? — интересуется отец Иоаннис.
— А вы все пропустили, — говорит Лефтерес. — Наш дорогой доктор наук внезапно стал консультантом по национальной безопасности. Пил он себе утренний чай, как вдруг в дверь постучали, а на пороге агент из МИТ.
— Ну, для начала, я не консультант по безопасности, —
— Он имеет в виду, что они не предсказывают взрывы в трамвае, — поясняет Лефтерес.
Бюлент ставит пустые стаканы на поднос.
— Можешь считать меня наивным, но первое, что приходит на ум, когда речь о комиссии по вопросам безопасности, это то, что они держат рот на замке, нет?
— Я всего лишь сказал вам, что являюсь членом группы «Кадикей», а это не государственная тайна.
— А ты собираешься в «Кадикей»? — спрашивает Лефтерес.
— Да, сегодня днем. Это так странно?
— Пытаюсь припомнить, когда ты в последний раз выбирался дальше площади Таксим.
— За мной пришлют машину, — говорит Георгиос Ферентину, но памфлетист уже успел всадить в него свой шип. Многие годы он позволял миру вокруг сжиматься, пока он не стал совсем тесным и удобным, как старый костюм. Призрачные Стамбулы в его белой комнате вытеснили старые чудесные имена улиц и переулков: улицу Тысячи землетрясений, аллею Цыплят, Которые Думают, Что Умеют Летать, авеню Кустистых Бород, улицу Златовласой Нафи.
— А что это ты там вчера высматривал у лавки Кенана? — спросил Бюлент.
— Юный господин Дурукан заявляет, что за ним гнался робот.
— Ты все еще позволяешь этому мальчику навещать тебя? — спрашивает Константин.
— Глупо с твоей стороны, Георгиос, — замечает Лефтерес.
— А я и впрямь кое-что вчера видел, — говорит Бюлент. — Робота-птицу и второго робота тоже. Я решил, что это цветочный горшок или спутниковая тарелка, свалившаяся с крыши.
— Мальчик отправился посмотреть на бомбу на проспекте Неджатибей, — объясняет Георгиос. — И обнаружил, что он не единственный робот, который наблюдает за происходящим. И что самое интересное, тот, другой, за кем-то следил. Мальчик пытался расследовать, что происходит, но еще один робот, уже третий, выследил его и попробовал схватить. Мальчику удалось сбежать. Робот преследовал его досюда, но парню удалось обмануть преследователя. Робот прыгнул, упал и разбился.
— Наверно, это я и видел, — говорит Бюлент.
— Прокрути-ка назад, — просит отец Иоаннис. — Ты сказал, что они за кем-то там следили.
Георгиос поднимает палец в предостерегающем жесте.
— Да, причем за кем-то, кого мы знаем.
У всех перехватывает дыхание.
— За одним из тех молодчиков из подвала, — сообщает Георгиос.
— Ну тогда я надеюсь, что это полиция, и что они найдут его и выселят, — ворчит отец Иоаннис. — От этих парней одни неприятности. Это они выплеснули мочу к дверям моей церкви, я уверен. Пусть валят, это всегда был смешанный район.
— Ну я тебе кое-что скажу. — Бюлент наклоняется над прилавком так, словно это кафедра проповедника. — Все еще про этого же парня: он видит джиннов.
— Совсем крыша съехала от того, что весь день курит травку, — растягивая слова, произносит Константин.
— А что вы на это скажете, господа скептики, — Хафизе, которая работает у Эркоч-ханым в галерее, прямо под тобой, Георгиос… Короче, брат Исмет, местный кади, прославился тем, что открывает Коран в нужных местах, и Хафизе пошла к нему, чтобы он и ей почитал, поскольку думала, что, возможно, беременна. Недждет взглянул один раз на нее и прямо в лицо заявил, мол, ты точно беременна. А как он узнал? Он видел ее карин, вверх ногами под землей, с огромным животом.