Дом дервиша
Шрифт:
Недждет отшатывается с тихим криком. Небо состоит сплошь из джиннов — их миллионы, они кружатся, смешиваясь друг с другом, словно буря, вызванная самим Аллахом. Свинцово-серая туча джиннов, джинны сотканы друг из друга, большие из меньших, меньшие из еще меньших, и все они застилают небо над Левентом. Нити из джиннов переплетаются в пучки, превращаясь в канаты божественного моста между Стамбулом и небесами. Вся эта паутина ведет в одном направлении, словно бы знак свыше. Недждет не сомневается, что она идет в квартиру в Эрейли.
У Мустафы напряженное
— Где ты научился водить? — спрашивает Недждет.
— В туристической полиции. Альтернатива службе в армии. В туристической полиции меньше шансов схлопотать пулю. Это полицейская манера вождения, у них она называется «внимательная». Ты исходишь из предположения, что все остальные участники движения — убийственные кретины.
— Так вот почему ты нацепил эти придурочные очки?
Мустафа ржет как конь:
— Знаешь, сколько я ждал этого, господин Хасгюлер?
— Чего?
— Того, что ты меня рассмешишь. Я тебе скажу, сколько. Ровно шесть месяцев, четырнадцать дней и восемь часов. Есть правило работы в Левенте: если у тебя нет чувства юмора, то ты рехнешься. Я люблю тебя, как брата, Недждет Хасгюлер, но ты никогда не демонстрировал ничего даже отдаленно напоминающего чувство юмора. Все эти безумные бизнес-планы, городской гольф и прочая лабуда… да я из кожи вон лез, чтобы выдавить из тебя улыбку, а ты только кивал, как тупой осел. Что бы это ни было, оно тебя меняет.
— Очень тупо будет поинтересоваться, о чем ты?
— Ты реагируешь на то, что происходит вокруг тебя. Ты удивляешься. Ты обратил внимание, что вокруг существуют и другие люди. Ты говоришь. У тебя есть своя точка зрения. Может быть, она ошибочная, но она твоя. И все это превращает тебя в настоящего человека.
Глубокая, как вода, безмятежность и определенность, которую Недждет испытал в Тюльпановой мечети. Раздробленные воспоминания, которые Зеленый святой вызвал глубоко в подвалах под Центром спасения. До сих пор он не задумывался, что все это может быть частью более обширного процесса — перестройки — или просто строительства? — Недждета Хасгюлера. Кто этот Недждет Хасгюлер? Он чувствует себя в его шкуре как дома и смотрит на мир широко открытыми глазами. Он впервые становится поистине сознательным. Хизир, повелитель воды, хозяин весны и обновления, когда все растет и цветет, заставляет расти и его.
Недждет смотрит на кипящее небо, пока машина несется по мосту Халычоглу. Джинны сбились в большую круглую стаю над большим перекрестком у автобусной станции. Мустафа въезжает прямо в ураган из джиннов. На узких улочках между скучных многоквартирных домов Недждет замечает магазин и просит Мустафу остановить машину.
— Где живет женщина, которая видит пери? — спрашивает Недждет.
Хозяин магазина нервно ерзает.
— Мы не журналисты, — добавляет Мустафа, показывая на логотип
Глаза владельца магазина вылезают из орбит, он перебирает четки для снятия напряжения.
— Храни нас всех Аллах. Жилой комплекс «Крым» на улице Гюнайдин. Придется заплатить привратнику, он там всем распоряжается.
— Я так не думаю, — говорит Недждет и делает пасс рукой типа того, что делают шейхи, святые и маги. — Кстати, джинн в вашем магазине говорит, что вам стоит проверить систему безопасности.
— Он так сказал? — спрашивает Мустафа, когда они выходят снова на жаркую улицу. — Ну про систему безопасности, что ее надо проверить?
— А разве не в этом нуждается любой маленький магазин?
Консьерж сидит в крошечной облицованной кафелем будочке рядом с шахтой лифта жилого комплекса. Сам лифт — это клетка из латуни и железа, похожая на гильотину на маслянистых тросах с пролетающими с шумом противовесами, хлопающими металлическими дверями и колесами с ребордами. Холл пахнет застарелым табаком, чистящими средствами и толстым слоем масляной краски. Словно бы они попали в другое столетие. Здесь крутятся лишь несколько джиннов; тайные духи роятся вокруг газовых труб и переплетения проводов.
— Мы к Гюнес Косер, — сообщает Мустафа.
— Надо записаться заранее, — говорит консьерж, представитель типичного племени стамбульских привратников, круглый, жирный и желтый. Он открывает журнал. — Консультация стоит пятьдесят евро. Утром или вечером? Если вечером, то еще доплата двадцать евро.
— Мой друг и сам — шейх, — объявляет Мустафа. — Он хотел бы пообщаться с Гюнес как с равной. Он повелитель джиннов.
— Все равно пятьдесят евро.
Недждет напрягается, наклоняется вперед, словно бы вдыхая ароматы прошлого столетия, и произносит:
— У вас проблемы с легкими. Вы слишком много курите. Вы обдумываете, не надо ли пойти к врачу. Надо. Все серьезно. Это не то, чего вы боитесь, но все плохо кончится, если не покажетесь врачу немедленно. Вы же не хотите умереть с трубкой в носу.
— Квартира шестнадцать! — кричит консьерж. — Вы плохие люди! Идите вон!
— Мы посланники Всевышнего, — говорит Мустафа.
Кабина лифта опасно проседает на полметра, когда они заходят. Мустафа устанавливает латунную стрелку так, чтобы она показывала на пятый этаж. Тяжелая техника грохочет над головами, и ей вторит что-то снизу. Кабина с рывком начинает движение вверх.
— А что конкретно ты видишь, когда тебе являются джинны? — допытывается Мустафа.
— Горящих младенцев, лица на экранах компьютеров, крошечных летающих человечков с очень длинными ногами, которые переплетаются, словно веревки. Джинн внутри того парня внизу напоминал легкое с клювом и крошечными ручками, расставленными в стороны. Как называется штука, которая развивается у курильщиков, когда их легкие твердеют, и они не могут дышать?
— Эмфизема.
— Вот так бы она выглядела, если бы была живой.