Дом для внука
Шрифт:
— Да, к сожалению, вы правы. Сейчас ни денег на это, ни свободных рук. Что будет в ближайшие годы...
— В ближайшие годы вы его сведете, если так рубить станете. А лес водоохранный, нужный. У берега вот осину срезали, и сейчас берега обваливаются, бобры ушли... И за землей не глядите. Какой дурак велел оставить такие борозды на зяби? Пахали в колено, а не боронили совсем.
Межов вздохнул. Он тоже был против такой вспашки, но сельхозинспекция, ссылаясь на указания области и последние достижения науки, настояла на своем.
— Глупая ваша наука. Вы борозды для стока воды сделали, какое же задержание! Несет все в овраги — и воду, и верхний слой земли. Волгу только загрязняете,
Яка продул трубку, сунул в карман. Помолчали.
— Да, большой, ответственности у нас еще нет, — сказал Межов.
— Хозяина нет, — возразил Яка и поднялся, услышав лай Мальвы. — Мне пора, продавщица пришла, а то собаки не пустят. — И вышел, не прощаясь.
У магазина стояла растерянная толстуха Маня и ругала сидящих у крыльца собак. Едва она делала шаг к крыльцу, как Вахмистр начинал угрожающе рычать, а Мальва заливалась звонким лаем.
Яка отозвал собак и зашел вслед за Маней в магазин.
— Всю свору за собой привел, — ворчала Маня, проворно ныряя под прилавок. — Сколько раз тебе говорить... Чуть не сожрали.
— Не скоро такую сожрешь. — Яка бросил на прилавок скомканные деньги. — Налей-ка стакашек «белого».
Маня взяла с полки поллитру водки, откупорила, налила с краями граненый стакан. Яка медленно вытянул, взял с прилавка горбушку хлеба, морщась, понюхал, потом разломил ее пополам и бросил на крыльцо собакам: — Закусывайте, скоты.
Маня захихикала, стыдливо прикрывая рукой щербатый, как у Яки, рот.
— Налей-ка еще полстакана, — сказал Яка. Торопливо выпил и сразу вышел.
В лесу еще лежал снег, сильно осевший, плотный, только вокруг стволов протаяли круглые лунки, застекленные сверху тонким ледком, да чернели высокие зимней резки пеньки. Больше метра пеньки, снег протоптать лень было, поверху пилили.
У водохранилища попались свежие волчьи следы. Два следа, один крупный, взрослого волка, который что-то нес на шее — передние лапы от тяжести проваливались, — и второй, мельче, похожий на след собаки. Яка наклонился, внимательно рассмотрел: да, сильно похож на собачий. Зимой он видел эти следы не один раз.
Мальва терлась у ног, повизгивая и распушив от страха загривок, Вахмистр молча ушел по следу. Неужто и вправду Монахова сучка разбойничает? Яка, зарядив ружье картечью, двинулся за кобелем и остановился. Вахмистр недоуменно кружил по лужам на льду, потеряв след. Не мудрено потерять. Лед у берегов водохранилища прикоплен полой водой, снег растаял.
Через недельку, когда лед всосет воду и сверху разрыхлится, он тоже будет сохранять след, а сейчас тут ходить без толку.
Спустившись на лед, Яка все же с полчаса кружил вдоль берега, но ничего приметного не обнаружил. Лед был крепкий, тонкая водяная пленка после снега скрадывала следы. «Ты нам помоги, а то замучают». Помощника, благодетеля нашли! Яка свистнул собакам и пошел прямиком на другую сторону залива, в Коммунский лес.
Залив в этом месте был неширокий, Яка перешел на другую сторону, вылез, хватаясь за корни подмытых деревьев, на берег и вошел в лес. Пока вылезал, задохнулся, взмок, сердце зашлось от усталости. Присел на пенек отдохнуть, снял мокрую, в пару шапку. Не надо было пить последние полстакана. Дрожат от усталости ноги, грохает по ребрам, вырывается наружу сердце и в глазах туман, синий туман. Целую неделю он не просыхал и неизвестно еще когда выйдет из .долгого штопора.
Запах свежей соломы, хлеба волновал не меньше, чем запах талой земли и высокий звон жаворонков — тоска наваливалась сразу, неотвратимая, тяжелая, и некуда было от нее деться, пока не забалдеешь, заливая эту сжигающую тоску водкой, не забалдеешь до того, что уж и голова не микитит,
Весна... Почернела оттаявшая земля, ошалело орут грачи, ревут на денниках колхозной фермы коровы, прыгая друг на дружку, шумят-булькают по оврагам ручьи, иглами, шильями, ножами полезет скоро первая трава...
Яка тяжело поднялся и пошел по тропинке вверх, к восьмому кварталу, в густую урему чернолесья. Скоро он опять почувствовал слабость, посидел на сваленной ветром старой осине и, отдохнув, решил возвращаться домой. Здесь логово вряд ли будет. Надо пройти горелое болото, где осенью он видел эту волчицу, а потом подняться ближе к Коммунской горе. Если это не волчица, а одичавшая собака, то она прилепится со своим гнездом у брошенного человеческого жилья. Место глухое, скрытное, не побоится. Сейчас туда не подымешься, сил не хватит, надо отлежаться и через недельку попытать... А возможно, за горелым болотом поселилась. Если повыть, услышит. Яка сложил ладони трубой, поднес ко рту и, запрокинув голову, завыл тягуче-призывным голосом матерою волка. Приученные к этому собаки лежали молча, только шерсть у них на загривках поднялась ежовыми иглами. Яка подождал и завыл опять. Собаки встали. Страшен был этот близкий утробно-долгий вой, похожий на дурной зов о помощи объятого смертным ужасом человека.
Первый в своей жизни страх Яка испытал подростком, услышав вот такой волчий вой. Потом он не раз встречался со смертью, когда был на гражданской, пережил немало других опасностей, но тот первый страх запомнил навсегда.
Яка выл с короткими промежутками минут десять, если не больше, пока не услышал слева неблизкий отклик. Тогда он положил собак и С призывным нетерпением взвыл опять. Теперь можно подождать минут пяток и слушать. Яка проверил, заряжено ли ружье, положил его на колени и замер на гнилой осине не шевелясь. Он просидел минут десять, ничего не слыша и не видя подозрительного, коротко взвыл еще раз и тут почувствовал спиной чужой взгляд и заметил, что собаки ощетинились, привстали. Он обернулся и метрах в десяти — пятнадцати увидел за кустами орешника лобастую серую голову с торчащими ушами. Он видел ее всего один миг, но показалось, что волк стоял долго. Яка чувствовал его прямой удивленный взгляд, видел небольшие, с кинжальным блеском глаза, темные надбровья и ноздри острого носа. Он рванул к плечу ружье, но оно зацепилось ремнем за сучок, выстрел грохнул раньше и зря, и тут же бросились с лаем собаки, погнали, и вспотевший разом Яка опять почувствовал слабость, тошноту. Он снял шапку, вытер ею мокрое лицо. Не надо было пить последние полстакана, лишнее на старые дрожжи да не ел еще нынче, накурился в конторе.
Собаки гнали, забирая вправо, тяжело и неуверенно. Попусту гнали, уйдет. Да и не возьмут они без Сокола, оттого и осторожничают, стараются больше голосом. Яка надел шапку, сложил ладони рупором и протрубил, отзывая собак...
В Хмелевку он возвратился к вечеру. На набережной улице встретил Баховея, который шел с портфелем в школу.
Невольно шагнул в сторону, чтобы обойти, не заметить, но устыдился неожиданной слабости, пошел прямо. Баховей тоже не был готов к такой встрече, заметно смутился.
— Мытарин? — спросил с удивлением. Перехватил портфель левой рукой, правую протянул для пожатия. — Очень рад. Давно не виделись.
— Може, поцелуемся? — Яка не принял руки. Они встречались в год возвращения Мытарина, и тоже случайно, на улице. Баховей с ходу предложил ему должность конюха-истопника в райкоме, но Яка послал его к... матери и не стал разговаривать. На другой день Баховей вызвал его в райком для беседы, но Яка отругал курьера и не пошел. Он, слава богу, не партийный.